– Нет, меня смущает не это. Говорят, что фотографироваться вместе – плохая примета, вроде как к разлуке, – сказала она.

– Здра-а-сьте… – протянул Леонид. – А как же быть с семейными фотографиями? Люди семейно снимаются на память о каком-нибудь событии и не расходятся же потом, живут себе годами счастливо…

– Но мы-то с тобой не семья… – тихо заметила она.

– Это поправимо… – рассмеялся он и, не удержавшись, привлек ее к себе. – А ты бы вышла за меня замуж? – спросил он, глядя ей в глаза.

Есения растерялась, в ее глазах появилось какое-то паническое выражение:

– Ты шутишь?

– Да нет, зачем же! Я говорю совершенно серьезно, – возразил Леонид. – Я бы хотел, чтобы ты до нашего отъезда определилась с этим вопросом.

– Ага… «По какому вопросу плачете?…» – опустив голову, задумчиво протянула Есения.

– Что-что? – не понял он.

– Это один из примеров канцеляризмов в обыденной речи, – пояснила она, чуть насмешливо взглянув на него. – Значит, ты хочешь, чтобы я «определилась с этим вопросом»? А ты не мог бы мне его сформулировать более конкретно?

– Иронизируешь? – расстроился Леонид. – Тогда я не буду спрашивать, а просто скажу: я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж и стала моей женой, супругой, суженой и еще этой… второй половиной. Так лучше?

– Леонид, ну куда ты так торопишься? – тихо спросила она, не принимая его шутливый тон. – Мы же так мало еще друг друга знаем!

– Понимаешь, я почему-то очень боюсь тебя потерять, – честно признался он. – Поэтому и хочу привязать тебя к себе всеми возможными узами. Примерно вот так… – он быстрым движением снял у нее с шеи шарфик и обмотал им их руки.

Есения рассмеялась, и в этот момент вдруг блеснула вспышка.

Опустив фотоаппарат, к ним виновато спешил фотограф.

– Извините, ребята, но вы так красиво смотритесь вместе, что я не мог удержаться и сфотографировал вас. Приходите завтра сюда же вечером, я подарю вам вашу фотографию, – сказал он.

– А можно тогда сделать две? – спросила Есения, вздохнув: от судьбы, мол, не уйдешь: чему быть – того не миновать.

– Можно, будет вам две, приходите завтра, – ответил фотограф.

– Обязательно придем, – пообещал Леонид и, подхватив Есению под руку, побежал с ней к санаторскому автобусу, на котором их привезли на концерт. Водитель уже нетерпеливо сигналил, поторапливая задержавшихся отдыхающих.

Последние дни отпуска пролетели вообще мгновенно. Леонид очень привязался к старику Охмнетычу, к Дубултам, и было грустно осознавать, что нужно отсюда уезжать. Все хорошее всегда когда-то заканчивается… Единственное, что его утешало, так это то, что домой он ехал вместе с Есенией, и у них с ней, наоборот, все еще только начиналось.

Их поезд уходил на следующий день вечером, и они решили оставшееся время провести на пляже, никуда не бегая и наслаждаясь последними часами ничегонеделания. Правда, Есения стала какой-то грустной и задумчивой. Леонид так и не решился за все эти три недели завести с ней разговор о ее рождении и родителях, и наоборот, пытался ее отвлечь от этой темы. Но сегодня, видимо, ему уже не удастся уйти от ее обсуждения. Есения была уже вся там, в Питере, вместе со своими нелегкими проблемами. На его попытки развеселить ее, она отвечала вяло и, в конце концов, сделала вид, что задремала. Ему ничего не оставалось, как взяться за книжку, в которой он за время отпуска прочел лишь пять страниц.

Вечером, перед тем, как идти с пляжа на ужин, Есения вдруг решила, что все-таки нужно дать телеграмму родителям.

Собрав пляжные принадлежности и закинув их к Леониду в комнату, они направились к почте, которая находилась на окраине поселка.

На почте было безлюдно.

Скучающая над кроссвордом почтовая служащая оторвалась от своего занятия и подняла на них любопытный взгляд.

– Лабас динас, – приветствовала она их.

– Здравствуйте, – поздоровались они, а Леонид добавил: – Нам бы хотелось отправить телеграмму.

– Пожалуйста, нет никаких проблем, – улыбнулась женщина и протянула Есении бланк.

Сев за стол, Есения попросила у Леонида ручку и принялась заполнять бланк, вписывая свой домашний адрес.

– Смотри-ка, а номер вашей квартиры зеркален нашему, у нас – тринадцатый, а у вас – тридцать первый, – заметил Леонид, глядя ей через плечо.

– Ну и как тебе живется под таким номером? – поинтересовалась Есения, поднимая на него грустные глаза.

– Чудесно живется! – заверил ее он. – Думаю, и тебе тоже понравится…

Она быстро опустила глаза и продолжила заполнять бланк телеграммы.

Леонид несколько раз после их разговора у Домского собора пытался вернуться к своему вопросу: выйдет ли она за него замуж, но она всячески избегала обсуждения этой темы под предлогом, что ей нужно сначала вернуться домой и разобраться с родителями.

Отправив телеграмму, они вернулись в санаторий, поужинали, а потом решили в последний свой вечер в Юрмале погулять еще у моря.

Вечер был превосходный, солнце уже село, и лишь алевшая кромка неба подкрашивала волны, отражаясь в них розовыми бликами.

Они не спеша брели с Есенией под руку по песку, с удовольствием подставляя лица дувшему с моря свежему ветерку. Идиллию нарушали комары, шлейфом тянущиеся за ними.

У кромки леса на берегу стояли скамеечки.

По дороге лесной

Шел с красавицей милой,

И деревья вослед

Мне шептали: «Прощай!» —

вспомнились Леониду строчки неизвестного поэта.

Они присели на скамейку. Есения тут же принялась что-то чертить палочкой на песке.

Да, завтра они едут домой, и там все будет по-другому… Возможно, сложнее, чем здесь. Ощущение перемен уже реяло в воздухе.

Леонид, помня свое обещание, старался держать себя в руках, хотя ему это давалось все труднее.

Есения приподняла голову и долгим взглядом окинула Леонида. Он взял ее за руку, отобрал палочку и зашвырнул ее куда-то далеко за голову.

Он не пытался сам придвинуться к Есении, и не притягивал ее, а просто сидел, держа ее за руку, и глухо наливался желанием и отчаянием. Видно, он сильно сжал ее пальцы, потому что она поморщилась и вдруг сама придвинулась к нему.

– Ты так мучаешься, неужели ты… тебя так сильно ко мне… тянет? – спросила она смущенно.

– Да, меня очень к тебе тянет, – честно признался Леонид, наклоняясь к ней и зарываясь лицом в ее волосы. – Скажу больше: я безумно хочу тебя…

Она вздохнула и прислонилась к нему, не поднимая головы. Он тихонько поцеловал ее в шею. Она вздрогнула. Прикосновение к ее коже словно током пронзило его губы, а руки отчетливо ощутили сквозь легкую ткань кофточки ее тело. Как в тумане он начал осыпать поцелуями ее шею, плечи, волосы, не думая о последствиях и пытаясь добраться до губ, которые она все время от него прятала. В этот момент, проводя по ее спине рукой, он не почувствовал под тканью традиционной застежки, и ему стало жарко, когда он понял, что это означает…