Прорвав облака, “АН-24” лег на курс. Солнце нещадно палило в иллюминаторы, не давая инкассаторам спать.

– Часа четыре лететь будем, – проговорил Борис, доставая из кармана куртки новенькую колоду игральных карт.

– Зачем новую достаешь? – спросил Валерий Шишло.

– Вчера купил. Обновим. – ответил Скачков.

– Я к старым рисункам привык, – Валера поджал под себя ноги по-турецки и устроился на самом верху мягкого тюка, обтянутого брезентом.

– Слезь, – потребовал Скачков.

– Почему?

– Сверху тебе мои карты видны, а новую колоду я достал, потому что на деньги играть будем. В дурака можно и старыми перекинуться. Ты их рубашки запомнил, потому и выигрывал.

– Ни хрена я не запомнил, просто играть умею и везет мне немножко, – неуверенно оправдывался Валерий. – Значит, на деньги играем?

– Иначе неинтересно. В азарт войдем, дорога короткой покажется.

– Черт с вами, – согласился Шишло и толкнул в бок третьего инкассатора, Володю Высоцкого, немного стеснявшегося своих имени и фамилии. – Только договоримся: ставки не удваивать, не утраивать и повышать не больше чем на три рубля за один раз.

– Идет, – Борис Скачков был готов согласиться на любые условия. Знал, что, войдя в раж, мужики сами откажутся от первоначальных условий и, когда самолет приземлится в Адлере, все деньги перекочуют в карман одного из играющих. Это и не беда, потому как тратить их придется так или иначе на всех.

За иллюминаторами совсем близко проплывали облака, ярко светило солнце, но инкассаторов уже не интересовали эти красоты. Они шлепали картами по тюкам, бросали в миску, используемую как банк, деньги, нещадно матерились и смеялись. Нешуточные страсти разгорались из-за мелочей. Из-за трехсот рублей Шишло чуть не набросился с кулаками на начальника, хотя заранее знал, что не прав.

– Как я тебя взял? – хохотал Скачков, рассовывая мелкие купюры по карманам. – Карты у меня были дрянь, но я блефанул, а ты побоялся выше лезть. Трех рублей пожалел.

Высоцкий, оставшийся не у дел, потому что сразу проиграл все деньги, посмотрел на часы и искренне изумился:

– Мужики, всего час осталось лететь. Пожалуй, я вздремну немного.

– Ты молодой, тебе можно, – отозвался Скачков. – Небось жена каждый раз, когда в командировку уезжаешь, сильно тебя обхаживает.

– Не жалуюсь, – осторожно ответил Высоцкий, не любивший в мужской компании разговоров о женщинах, и особенно о собственной жене.

Он отполз в сторону и устроился на тюках.

– Молодо-зелено, – вздохнул Скачков. – В его годы я тоже засыпал где угодно и как угодно, а теперь уже не то. Разучился я, брат, без женщины спать. И не в сексе дело, живая душа рядом нужна, старею я.

– Вы-то стареете? – глядя на крепко сложенного бригадира, возразил Шишло.

– С виду я еще крепкий, а внутри гнильца появилась. Раньше никогда не думал, сколько выпью, сколько выкурю, а теперь – все уже, лишнего не принимаю. Ни сигарет, ни спирта.

Скачков засунул колоду в футляр и разложил на веревочной сетке газету с закуской. Пить на работе не полагалось, поэтому мужчины ели без особого аппетита.

– Ешь траву, – посоветовал Скачков, – это витамины, – и, подцепив скрюченными пальцами целую охапку петрушки, засунул ее в рот и звучно принялся чавкать.

– Что вы в ней находите? – изумлялся Шишло, пожевывая зеленую веточку. – Трава, она и есть трава, мясо – дело другое.

– Абхазы почему так долго живут? Траву едят, кинзу, петрушку, зелень потребляют.

– По мне, зелень только одна существует, она и жизнь, если надо, удлинит, – усмехнулся Шишло, показав пальцем на запертый сейф.

– Переменился мир, – вздохнул Скачков, – некоторых слов раньше и не знали. В прежние времена скажешь “капуста” – и все ясно: качан имеется в виду или бочка с квашением. Теперь первым делом о деньгах подумаешь. Пли слово “голубой”… Раньше на него никто не обижался, а теперь и про небо страшно сказать, что оно голубое, непременно про пидора все подумают.

– Мир меняется, меняются и слова, меняемся и мы сами. Раньше по телевизору тишь да гладь была, теперь, как ни включишь, – трупы да кровь, и в кино, и в новостях. Сядешь поужинать, включишь телевизор, как увидишь голову очередного банкира, выстрелом развороченную, тут же кусок мяса поперек горла становится.

– Ты о банкирах не очень-то… Не к ночи будет сказано,. – напомнил Скачков и трижды сплюнул через левое плечо.

– Нашим хозяевам пока везет, никто на них не наезжает.

– Откуда ты знаешь?

– По мордам вижу. Они живут и никого не боятся, значит, крыша у них надежная.

– И мы под этой крышей свой кусочек от их пирога отгрызаем.

– Какой там кусочек, – махнул рукой Шишло, – одни крохи нам перепадают.

– А ты, в отличие от них, почти ничем не рискуешь. Они могут и разориться, и под прицел киллера попасть. А мы что? Люди простые, на своем участке несложную работу делаем.

– Я когда в инкассаторы шел, – задумчиво произнес Шишло, – думал, опасная работа, бандитов боялся. Поработал два года и понял, что не закоренелых уголовников опасаться надо.

– Кого же? – хитро прищурившись, спросил Скачков, уже заранее зная ответ. Каждый инкассатор приходил к нему самостоятельно.

– Людей надо опасаться, которые с тобой в одной машине едут.

– Правильно, – согласился Скачков. – Коллег опасаться приходится. Редко такие ограбления случаются, но все же бывают.

– Ездит человек, деньги возит, а потом у него шарики за ролики зайдут, он своих приятелей перестреляет и…

Скачков вздохнул:

– Мы бригада сплоченная…

– Признайся, Борис, – положил руку на плечо коллеге Валерий Шишло, – тебе никогда в голову не приходила мысль банковскими деньгами завладеть? Я вот думаю, можно же взять ружье, на пилота наставить и скомандовать: “В Турцию летим!”.

– И мне такое в голову приходит. Но одно дело подумать, другое – на преступление пойти.

– По-моему, все-таки, – Шишло посмотрел в иллюминатор, преступниками не становятся, ими рождаются.

– Кто его знает. Пока на своей шкуре не испытаешь, точно знать не будешь. – И тут Борис ни с того ни с сего произнес:

– Выпить бы сейчас по стаканчику. Почему это, когда пить нельзя, так сильно спиртного хочется, не знаешь?

– Знаю, – с готовностью отозвался Шишло.

– Научи старика.

– Потому что и любви хочется, когда женщины рядом нет.

Самолет дрогнул и осторожно пошел на снижение.

– Скоро мы с тобой море увидим, но искупаться нам не придется.