Секунда, другая ожидания – и сенсорная панель осветилась. Щелкнули запоры. Бой-Баба встрепенулась, всем весом налегла на люк центрального здания базы, и он отъехал в сторону, открыв впереди лабиринт обшитых грязно-серым пластиком проходов. Они уходили в темноту в тусклом мерцании ламп.

Задыхаясь от спешки, Бой-Баба зашагала по коридорам, проверяя работу оборудования. Базу оставили не впопыхах: отключенные приборы и машины стояли под чехлами, смазанные и подготовленные к возможному возвращению. Но сейчас не это главное. Где у них медблок?

Еще один коридор глухо отгремел, еще один люк тяжело отъехал в сторону. Бой-Баба переступила закраину порога и остановилась. Темный ангар уходил сводами в неосвещенную черноту.

Бой-Баба ощупала рукой стену возле люка. Где выключатель, чтоб его разодрало? Потеряв терпение, она подняла руку к шлему, засветила фонарик, переключила наушники на внешний микрофон и пошла осторожно дальше.

Каждый шаг ее теперь отдавался в наушниках звоном. Вдоль стен было запарковано крупное оборудование – транспортеры, погрузчики, краны. Все в чехлах или под таким же синим брезентом, ящики запчастей аккуратно сложены на полках. Бой-Баба приподняла край брезента. Под лучом фонарика шарахнулись прочь тени. Тускло отсвечивая смазкой, стоял старой конструкции погрузчик.

Она опустила брезент. Луч фонарика упал на противоположную стену, высветив ряд люков. Одни зияли открытой черной пастью, другие заперты. И вот, поодаль от остальных, еще один закрытый люк с неровно намалеванным на крышке красным крестом.

Она ускорила шаг. Тени прыгали в луче фонарика впереди. Подошла, потянула за рычаг – тот загудел, послушно поворачиваясь.

И тут – гром в наушниках, треск и грохот. Жмурясь и прикрывая ладонями шлем, она обернулась. Огромная неуклюжая тень метнулась из луча света в просвет между рядами брезента.

И еще один звук, ровный и звонкий, – как вставшая на ребро монета, покатившаяся по стальному покрытию пола.

Бой-Баба мазнула лучом фонарика по стенам. Что-то тяжелое, блестящее скользнуло по полу и покатилось прямо ей под ноги. Бой-Баба ловко накрыла предмет сапогом. Затем нагнулась, сгибаясь с трудом в тяжелом костюме, и подняла.

Тяжелый, липкий от смазки подшипник. С полки упал. Вот и объяснение грохота. Она же сама его и задела, когда двигала брезент.

Бой-Баба взвесила подшипник в руке. Этаким и убить можно. Но соображать сил не было. Главное – вот он, медблок. А значит, все еще могут остаться в живых. Если она поторопится.

Запихнув подшипник походя под один из чехлов, она снова пересекла ангар – тени опять задвигались, окружили ее, – и рысью отправилась за Живых и остальными.

В ангаре воцарилась тьма.

Через пару минут, когда грохот шагов Бой-Бабы затих в глубине коридоров, брезент зашелестел. Тихим красноватым мерцанием озарился угол, распугивая собравшиеся вместе тени.

Подшипник так и лежал, где Бой-Баба его впопыхах кинула. Пол вокруг него слабо осветился багровым. Широкая тень нависла над ним, помедлила – и отступила. Снова зашелестел брезент. Ангар заполнило эхо многотонных, размеренных шагов.

Слабое красноватое свечение выхватывало из тьмы очертания агрегатов и двигалось дальше. Широкая тень повторила в слепой темноте путь Бой-Бабы ко входу на базу и прогрохотала дальше, в генераторный зал.

* * *

Часу в десятом вечера, вымотанный поисками, Илья подъехал к старому поселку.

Машину подбрасывало на ухабах – трасса на пятидесятый километр, разбитая морозами и жарой, простаивала с самой аварии. Низко в ночном небе Киак висел перед глазами, слепил, мешал видеть дорогу. Илья отнял одну руку от руля, приставил козырьком к глазам, подался вперед, объезжая глубокие рытвины. Тимур всегда говорил правду – или умалчивал? Конечно, у детей свои секреты. Но он всегда думал, что Тимур ничего от него не скрывает. Ну что ж, век живи – век учись…

Весь день он продвигался зигзагом, не пропуская ни одной развилки, проверяя каждую заброшенную ферму. Кое-где оставались люди и даже предлагали помощь, но о черненьком мальчишке с сумочкой никто не слышал. И Илья ехал дальше, упорно обыскивая брошенные домишки, водонапорные башни, овраги.

Илья не любил старый поселок. В темноте древние развалины походили на оскаленные зубы. В свое время, рассказывал ему Вильсон, тут стояли палатки археологов, раскапывавших поселение вымерших сумитриан. В ожидании катаклизма часть жителей укрылась в подземных катакомбах, и якобы археологи даже докопались до каких-то костей и любопытных артефактов, но авария на комбинате выбила всех из колеи, поселок эвакуировали, раскопки под горячую руку запретили. С тех пор сюда мало кто заезжал.

Тимуру он с самого начала запретил даже близко к нему подходить. Хотя прав Вильсон: дети теперь такие пошли… а что он о Тимуре, в сущности, знает?

Руки Ильи на руле заблестели от испарины. Спину прохватило холодом. Найдет Тимку – выпорет, чтоб на всю жизнь запомнил.

Наконец развалины остались позади; покосившийся знак с номером поселка облупился и выцвел. По обеим сторонам дороги вставал мертвый лес: обугленные сучья кривых, черных деревьев, где обитали стрекуны и прочая уцелевшая после катаклизма нежить. Илья прибавил газу и поехал, вглядываясь в глубокие тени на обочинах. Кондиционер шумел, нагнетая внутрь мобильчика обогащенный воздух. А вдруг…

От неожиданной мысли ладони его вспотели, поднятая рука замерла на весу. Он вспомнил встревоженные, нахмуренные лица поселенцев, которым описывал Тимура по дороге сюда. Увесистые палки и мачете в натруженных руках фермеров – не иначе, приняли его за мародера. Крепкие, на совесть сколоченные постройки за двухметровыми заборами.

С чего он взял, что ему говорили правду? Может, он стоял снаружи, расспрашивая хозяев, а Тимур все это время сидел связанный где-нибудь в подвале, рот залеплен скотчем, и слышал их разговор, слышал голос Ильи и даже не мог позвать на помощь?

В глазах у него потемнело. Черная тень скользнула над дорогой перед самым ветровым стеклом, на мгновение загородив блистающий Киак. Державшая руль рука дрогнула, и машину повело в сторону.

Плохо соображая от усталости, Илья инстинктивно дернул рулем. Колеса заюзили, сопротивляясь его отчаянным попыткам выровнять машину – выписывая зигзаги все шире по разъезженной трассе. Мобиль вынесло на встречку, и он влетел в кювет левым боком, пробороздив насыпь и зарывшись по самое ветровое стекло в мягкую грязь.

Илью прижало к дверце. Электромотор застрекотал и смолк. Машина продолжала крениться набок, погружаясь глубже. Он подергал ручку, но дверца не шелохнулась. Тогда Илья отстегнулся и перелез, пыхтя и отфыркиваясь, на пассажирское сиденье. Натянул маску, толкнул наружу дверцу и спрыгнул, погрузившись по щиколотки в пружинящую грязь.

В обе стороны уходила заброшенная трасса, зияя рытвинами и ухабами.

Помедлив, он повернулся и, придерживая бедром закрывающуюся дверцу, принялся шарить под пассажирским сиденьем. Наконец вытянул брезентовый сверток с излучателем и, держа его на весу в обеих руках, огляделся еще раз.