Пока мы шли ко входу в здание, я рассказал ему, какое одолжение прошу мне сделать, объяснив, что это совсем ненадолго и что Долорес и Марии совершенно негде жить.

– Эта женщина и ее дочь, они совсем без денег, да? – спросил Ахмед. – Они не будут мне платить?

Я кивнул.

– Что они делают?

– Пытаются вырваться, изменить свою жизнь.

– Но это – неподходящее место.

– А разве твоя семья приехала сюда не для того, чтобы изменить свою жизнь? – спросил я. – И как насчет этих людей?

Я указал на его рабочих.

– Я делаю вывод, что она очень привлекательная. – Ахмед снова продемонстрировал свои красивые зубы. – Это несомненно.

Он специально меня дразнил, чтобы я не считал, что он разлетится мне помогать. Но все было не так просто, мы оба не упомянули о том, что я нашел работу в нашем кинематографическом отделе в Голливуде для его кузины, единственной из членов многочисленной и талантливой семьи Ахмеда, кто целиком принял американскую культуру. Ахмед сказал мне, что ее желание стать третьеразрядным работником студии было воспринято семьей как предательство, но что молодая женщина, похоже, стала типичной американкой, радостно отбросив свое иранское наследие. Однако это касалось только их семьи, а в наших отношениях важно было то, что он обратился ко мне и я выполнил его просьбу, и теперь пришла его очередь сделать то же самое для меня.

– Там пока почти нет освещения, но электричество есть, – сказал Ахмед. – У нее будет горячая вода, но стиральная и посудомоечная машины пока не установлены.

– Это не страшно, – заверил я его. – Ей просто надо пожить тут неделю, максимум – две.

– И все? Ты уверен?

Я не был в этом уверен, но все равно кивнул. Мы прошли по улице к старому ресторану, где висели портреты знаменитых боксеров последних семидесяти лет, и сели за длинную стойку бара. Мохаммед Али, еще бывший Кассиусом Клеем, возвышался над нами с поднятыми кулаками, яростный, потный и великолепный.

– У тебя большой дом, – заметил Ахмед. – Почему бы ей не пожить у тебя?

– Она на это не пойдет.

– Она слишком разборчива для женщины, которой некуда идти.

– Ты прав, – согласился я, – но у нас не те отношения, чтобы я мог просто пригласить ее пожить. Какой-то тип – приятель, или муж, или еще кто-то – ее ищет, и...

– Прошу, мой друг, больше ни слова. – Ахмед помахал перед собой обеими руками, не желая слушать о столь неприятных вещах. – Пусть только платит за все звонки, которые будет делать, и съедет через десять дней. Потом туда придут маляры и циклевщики.

– Там есть телефон?

– Конечно. – Ахмед достал из нагрудного кармана французские сигареты. – Установили на прошлой неделе.

Я записал номер телефона.

– А какая-нибудь мебель там есть?

– Несколько стульев и кровать, а кухонной плиты нет. Есть холодильник. Мы пока не можем жечь мазут внизу, в котельной, – добавил Ахмед, – но установили несколько комнатных электрообогревателей для парней, которым нужно делать тонкую работу. Я распоряжусь, чтобы пару обогревателей поставили в квартиру на случай холодных ночей.

– Это отлично, Ахмед, честно.

– Когда она здесь поселится, она не должна будет выходить до шести утра. В это время из псарни приезжают за собаками.

– За собаками?

– Я держу в доме двух собак. Немецкую овчарку и ротвейлера. – Ахмед посмотрел на меня. – Каждое утро мы находим какого-нибудь бомжа, режем на куски и скармливаем собакам, которые как раз успевают проголодаться. – Он угрожающе захохотал. – Ладно, тебе не смешно. У нас там на полмиллиона долларов оборудования, инструментов и готовой работы. Это стоит больших денег. Так что ей придется подчиняться правилам.

Я кивнул:

– Это справедливо.

– И мы наняли сторожа, который остается снаружи. Пусть она его не тревожит.

– Ясно.

Он встал из-за стойки, готовясь уходить:

– Я велю Санджею приготовить квартиру.

– Спасибо, Ахмед, – сказал я.

– Надеюсь, что она стоит этих хлопот.

– Возможно, – отозвался я.

– Ты пытаешься ее заполучить?

– Не знаю, – ответил я ему. И это была правда.

Я позвонил Долорес в пять часов. Она взяла трубку после первого гудка. Я объяснил ей, что это за место и какие условия ее пребывания там выдвинул Ахмед.

– Это бесплатное жилье? – Ее голос снова стал настороженным. – Совершенно бесплатное?

– Да.

– Э-э... Вы, случайно, не платите за меня?

– Нет.

– Владелец этого дома сделал одолжение?

– Да.

– А ему что надо?

– Ничего. Он был мне должен.

– И там больше никто не живет? – с подозрением спросила она.

– Никто.

– Это как-то странно.

– Не спорю.

– Но там безопасно, – сказала она. – Так?

– Никто не знает, что сейчас там кто-то может жить.

– А вы где живете?

– В Бруклине.

– Где именно?

– На Парк-слоуп.

– Там живут богачи.

– Там живут самые разные люди.

– Мы с Марией будем одни в целом доме?

– Одни.

– У вас будут ключи от дома?

– Нет.

В таком духе разговор продолжался еще несколько минут. Мне это показалось вполне естественным: Долорес должна была думать о Марии, и ей предстояло довериться не только мне, но и другим незнакомым людям. Но в конце концов она согласилась поехать, и я сказал ей адрес. После этого я позвонил Хелен. Миссис Марш подтвердила расписание поездки в Вашингтон с Президентом в понедельник. Я начал читать толстую папку с документами, которую мне дала моя помощница. Они оказались гораздо более техническими, чем я ожидал, и были полны деталей. Мне придется постараться запомнить как можно больше. Ко мне подошел бармен, протирая бокал, и я заказал навынос два полных обеда с бифштексами.

Когда подъехало такси, из него вышла Долорес с Марией и одним очень большим чемоданом. Я заплатил водителю. Санджей, у которого, похоже, были стерты ноги, проковылял к нам и поволок чемодан к дому. Такси отъехало. Мария вытянула пальчик:

– Дяденька его уносит, мама.

– Это не страшно. – Долорес наклонилась и проверила, застегнута ли верхняя пуговица на пальто Марии. – Он несет его к нам в комнату. – Она вытащила из сумочки бумажный платок и приложила его к носу девочки. – Сморкайся.