Голос колокола слышали многие, но только чернявый грек понял, кто вернулся в слишком поздний час.

Спросить? О таком не стоит, все равно не скажет. Но можно о другом.

Бывший штабс-капитан, убрав портфель подальше, положил кобуру на пустое кресло, шагнул вперед. Деметриос попятился, сглотнул. Ричард Грай улыбнулся.

– Хочешь убежать? Сейчас побежишь. Только давай уточним одну мелочь. Из порта позвонили в полицию. Кто там сейчас главный?

– Тот же, кто и раньше, – поспешно отозвался гость, перебираясь поближе к двери. – Даниэль Прюдом, он теперь капитан. Я же говорил, в Эль-Джадире у тебя еще остались друзья. Сейчас твой друг Даниэль – главный герой Сопротивления, его сам де Голль наградил… Я пойду?

Пальцы с маникюром вцепились в дверную ручку. Ричард Грай покачал головой.

– Деметриос, Деметриос!.. Значит, ты тоже возвращался на «Текоре»?

Из темных глаз плеснул ужас. Негромко хлопнула дверь.

Бывший штабс-капитан налил себе новую рюмку, но пить не стал, поставил на край стола.

– Друзья, – проговорил он вслух, но не по-французски, а на родном. – Верные, верные друзья… Верный друг Деметриос, верный друг Даниэль…

Улыбнулся, вспоминая подзабытые строки.

Порядок любит он и слог высокопарный;

Делец и семьянин, весьма он трезв умом…

…Крахмальный воротник сковал его ярмом,

Его лощеные штиблеты лучезарны…

Сделав паузу, я с удовольствием затянулся, стряхнув пепел в медную пепельницу. Даниэль Прюдом покосился на носки своих штиблет, дернул усиками. Сегодня он был не в привычной форме, а в мешковатом светлом костюме, что придавало «ажану» не слишком солидный вид. Не хватало лишь тросточки и шляпы-канотье.

Что небеса ему? Что солнца блеск янтарный,

Шафранный, золотой? Что над лесным прудом

Веселый щебет птиц? Ведь господин Прюдом

Обдумывает план серьезный и коварный:

Как в сети уловить для дочки женишка;

Есть тут один богач, уже не без брюшка,

Солидный человек, – не то что сброд отпетый…

– Где ты прочитал эту гадость? – Даниэль, погладив себя по брюшку, отложил в сторону кальянный мундштук. – У вас, у русских, совершенно превратное представление о французской литературе. Да! Кстати, моей Мари всего десять, для женишка еще рано. Попробуй все-таки кальян, сегодня они угадали со смесью.

Послушавшись, я взял свободный мундштук, осторожно вдохнул, подождал немного.

Забулькало…

– Нет, не мое, – констатировал я, вновь затягиваясь «Фортуной». – Даниэль, как можно ходить в такие притоны?

Слегка подкрашенные усики довольно шевельнулись.

– Можно. Если это правильные притоны.

Даниэль Прюдом, заместитель шефа полиции Эль-Джадиры, в «Старой цитадели» бывал регулярно, но исключительно по долгу службы. Отдыхать же предпочитал в арабских кофейнях возле рынка. Это заведение именовалось «Al Andalous», но ничего андалузского я пока не заметил. Кофе оказался и вправду неплохой, но все остальное не радовало. Тесно, темно – и очень неудобно. Особенно для меня, привыкшего к нормальным стульям.

Подозрительно булькающий кальян тоже не вдохновлял. Мало ли что туда могли намешать?

Смущали и тяжелые занавеси – слева и справа, отделявшие нас от прочих искателей андалузских радостей. Прюдом, уловив мой взгляд, легкомысленно махнул рукой, присовокупив, что здешняя публика не сильна в языке Вольтера. В подобную наивность я, естественно, не поверил, поэтому предпочитал не повышать голос. К счастью, музыканты пока еще отдыхали, равно как прочие танцовщицы и глотатели змей.

Местечко было, что ни говори, пряным. Оставалось понять, зачем заместитель начальника городской полиции затащил меня именно сюда. Может, среди кальянов и дрессированных змей мой новый друг-приятель чувствовал себя увереннее, чем в зеркальном аквариуме «Старой цитадели»? Переговоры намечались серьезные, а в этом деле важна каждая мелочь. Например, доставшийся мне диван – жесткий и слишком короткий.

– Рич! Мы с тобой пришли сюда отдыхать! – Прюдом, словно прочитав мои мысли, весело подмигнул. – Вечер только начинается, считай, мы пока еще в гардеробе!.. Так чем там твой стишок заканчивается?

С его предшественником было проще. Обычный провинциальный взяточник, поставивший себе целью накопить средств на домик среди райских кущей Ривьеры. Мы жили с ним душа в душу к полному взаимному удовольствию. Увы, Ривьеры мой партнер так и не увидел. Два месяца в параличе – и скромный белый камень на здешнем католическом кладбище.

Любителя пряностей прислали прямиком из Парижа. До этого он успел прослужить несколько лет где-то в провинции, то ли в Лилле, то ли в Лионе.

– Ну, Рич! – Даниэль пододвинулся ближе, дернул усиками. – Ты же прямо мировая скорбь. Weltschmerz, как говорят боши. Давай я тебе чего-нибудь веселое расскажу. Или ты мне. Я, знаешь, по натуре человек въедливый. Пересмотрел твое досье… И знаешь, что меня поразило?

Усики вновь дрогнули. Даниэль Прюдом ласково улыбнулся.

– Не то, что ты, бывший русский военный, продаешь лекарства. По нынешним временам это очень выгодное дело, даже более доходное, чем алкоголь. Но ты начал готовиться заранее, чуть ли не за десять лет. Присмотрел разорившуюся аптеку, договорился с нужными людьми, арендовал склады. А потом начал завозить лекарства. Ты потратил уйму денег, Рич! На что ты рассчитывал? Заранее знал, что начнется война? Именно такая? Но этого не мог знать никто! Да! А ты не только завез лекарства, ты оформил все возможные бумаги, и теперь к тебе никакая инспекция не подкопается. То есть, почти никакая… Говорят, ты недавно был в Лиссабоне?

Улыбка стала еще слаже. Мсье Прюдом заранее предвкушал эффект. Разговор явно был им продуман на дюжину ходов вперед. Сначала Лиссабон, потом то, что привез из Лиссабона… Придется брать дело в свои руки. Как будут говорить потомки, рвать шаблон.

Поднявшись с дивана, я пересел на подозрительно скрипнувшую скамеечку, предварительно сбросив с нее собственную шляпу. Достал папиросу, смял мундштук «гармошкой».

– Хорошо, давай о веселом. В ноябре здесь будут американцы. Это такая же реальность, как сегодняшний закат.

Кажется, он слегка поперхнулся. Маленькие светлые глаза скользнули по пустому в этот ранний час залу. Еле заметно дрогнули губы.

– Ты хотел сказать «англичане»?

Шаблон явно дал трещину. Мсье Прюдом пребывал в уверенности, что я стану договариваться с ним о проценте с продажи лекарств – отдельно здесь, отдельно в Касабланке. И даже успел намекнуть, что усопший чаятель Ривьеры был не слишком меркантилен.