— Это ещё почему?

— Ты простолюдин, за тобой ни рода, ни фамилии, извини за прямоту. У тебя это просто отберут. Ты знаешь, что самобег простолюдин придумал? А потом внезапно все права оказались у Вышатичей.

— И что, предлагаешь под тебя пойти? — окрысился Бажан.

— Я тебе разве что-то предлагал? — удивился я. — Ты спросил, я ответил. А если говорить вообще, то у тебя сейчас ничего и нет. Когда и если что-то сделаешь, тогда и можно будет обсудить, сможем мы друг друга как-то заинтересовать или нет.

Бажан ничего не сказал, но явно задумался. Пусть подумает — здесь нравы у богатых ничуть не лучше, чем в том мире. С изобретателем самобегов действительно грязная история вышла, вот пусть ей и поинтересуется.

— Кени, — к нам подошла Ленка, — там напротив девчонки нашли выставку старинных нарядов, я пойду смотреть.

— Хорошо, я тебя найду потом.

Ленка удалилась, Бажан смотрел ей вслед пока она не скрылась.

— Извини за вопрос — она тебе только сестра или…?

— Или.

— Жаль, — Бажан был разочарован, — самая красивая девчонка, и уже занята.

— Ничего, не расстраивайся. Выбор тут богатый, ещё найдёшь себе пяток единственных и неповторимых. Или они тебя найдут.

— Ага, — кивнул он, — меня старшие уже пугали.

Тут мне пришла в голову мысль:

— Слушай, а как тебе такая идея: если в визионе вместо статичных картинок сделать движущееся изображение?

— В каком смысле движущееся?

— Менять картинки очень быстро, с небольшими изменениями. Тогда будет казаться, что они двигаются как живые.

— А, понял. Видел я этот фокус в музее ремёсел. Нет, это работать не будет.

— Почему? — удивился я.

— В визионе картинки ведь не для зрителя. Это семантические якоря для визионера. А к движущемуся изображению ты как заякоришься? Изображение-то будет, а визиона не получится.

Похоже, синематограф тут изобретать бессмысленно — по сравнению с визионом даже три-дэ фильм выглядит убого. Вообще как-то странно получается — я вроде бы пришелец из гораздо более развитого общества, но не в состоянии предложить ничего нового даже интересующемуся техникой школьнику. Все технические достижения моего старого мира либо не будут работать (как транзисторы), либо бесполезны (как авиация), либо просто никому не интересны.

Распрощавшись с Бажаном, нашёл Ленку, и вытерпел лекцию очень серьёзной девчушки об истории костюма, на чём наш школьный день, наконец, и закончился. День, в общем-то, прошёл неплохо. Школа нам обоим понравилась, я завязал знакомство с интересным одноклассником, Ленка тоже познакомилась с девчонками. Нам пора как-то начинать встраиваться в общество, поначалу хотя бы в школьное.

К своим четырнадцати годам я уже определился с ближайшими целями — стать Высшим и превратить нас в полноценную дворянскую фамилию. Не так уж много времени осталось до того, как я по закону стану полноправным главой семьи, и к тому моменту стоило бы иметь реальный и конкретный план действий. Так что пора понемногу начинать присматривать возможных союзников и слуг. Для начала простолюдинов — дворяне вряд ли станут воспринимать нашу семью всерьёз то тех пор, пока мы не наберём сил.

* * *

Дни потянулись за днями; мы постепенно втянулись и начали привыкать к увеличившейся нагрузке — от занятий с домашними учителями нас никто не освобождал, и мы по-прежнему посещали школу Данислава. Несмотря на мой расчёт на предыдущее образование, учиться мне оказалось ничуть не легче, чем Ленке. Главная проблема была в здешней математике — она изначально строилась на несколько изменённой теории множеств, и мои прошлые знания оказались совершенно неприменимыми. Например, здесь в принципе отсутствовало такое основополагающее понятие, как непрерывная функция; цитата: «в мире не существует ничего непрерывного». Весь матанализ, что я когда-то изучал, оказался даже не то что бесполезным, а просто мешал. Со старой доброй евклидовой геометрией было попроще, но это только пока. В третьем классе мы начнём проходить основы геометрических искажений, и там мои старые знания никак не помогут. Алхимия с первого взгляда основывалась на обычной химии, но только с первого взгляда. Например, в ней не было понятия валентности, потому что алхимик с помощью Силы легко мог добавлять и убирать атомарные связи, и соответственно, чуть ли не в кастрюле создавать вещества, принципиально невозможные на той Земле.

Так что приходилось учиться, причём учиться только отлично, потому что плохая учёба позорит семью. И да, я уже здорово проникся местным аристократическим кодексом. Да и как могло бы быть иначе, если меня учили этому с самого раннего детства? Я помню свою прошлую жизнь — ну, значительную её часть, но я отдаю себе отчёт, что я давно уже не тот человек, который умер там. Я Кеннер Арди, и та память для моей личности лишь небольшое дополнение.

Уроки развития основы мне особенно нравились. Во-первых, упражнения давались мне очень легко — мы их, да и не только их, делали каждый день с шести лет. Во-вторых, учитель частенько рассказывал нам что-то новое и интересное.

— Кто мне скажет, какое качество является важнейшим для Владеющего Силой? Матулич, твоё мнение?

— Дар, учитель.

— Неверно, дар предполагается всегда. Если дара нет, то человек Силой не владеет и говорить не о чем. Кто ещё скажет? Волкова?

— Трудолюбие, — пискнула маленькая девочка с бантиками.

— Трудолюбие в любом занятии необходимо, но для Владеющего есть и более важное качество. Арди, что скажешь?

— Воля, учитель.

— Да! Верно! Именно своей волей Владеющий управляет Силой, и именно его несгибаемая воля меняет мир вокруг него. Месяц назад, в начале учёбы, вам было сказано бегать две версты по утрам. Кто из вас с тех пор бегает каждое утро без пропусков?

Руки подняли мы с Ленкой. Я оглянулся — что, это всё?

— Только Арди и Менцева? — учитель помолчал, — Ну что же, слушайте внимательно, потому что я это скажу только раз.

— Мы все являемся частью мира и меняемся вместе с ним, но и мир является нашей частью, и мы меняем его каждое мгновенье. Каждое наше действие, каждое наше слово меняет Вселенную, но если некоторым из нас достаточно тихого слова, чтобы заставить мир стать другим, то большинству даже криком не вызвать ничтожнейшего изменения.

Владеющий меняет мир своей волей, но воля у всех разная. Если вы не можете заставить себя утром вылезти из постели и пробежать жалкие две версты, сможете ли вы изменить мир? С чего бы мир стал к вам прислушиваться, если вы не в силах заставить даже себя?

Вы можете спросить: «Какая Вселенной разница, бегаю я по утрам или нет?». Вселенной плевать на ваш