19.00. Пришли мамины подружки из книжного клуба — каждая из них старается говорить громче другой. Мама заставила меня подавать напитки (работка на весь вечер). Каждый раз, когда я входил с очередным подносом напитков, в комнате воцарялась гробовая тишина, а когда я уходил, они словно взрывались и принимались верещать с удвоенной силой. (Будто я не знаю, что они обсуждали — мужей и секс.)

Войдя в гостиную с подносом напитков, наверное, в двенадцатый раз, я внезапно был поражен зрелищем такой красоты, такого неземного очарования, что чуть было не выронил поднос. Передо мной стояла русалка (без рыбьего хвоста) — девушка настолько прекрасная, что все мое тело пронзила резкая боль, а левая нога онемела.

— Джонни, это Дебби, дочка Мардж. — Эти слова исходили от моей мамы, но ее голос звучал так, будто она была за несколько миль от гостиной. Нимфа с большими зелеными глазами, золотистой кожей и длинными пушистыми светлыми волосами улыбнулась мне, приоткрыв глянцевые белоснежные зубки идеальной формы, и вымолвила одно слово, которое чуть не расплющило меня своим совершенством:

— Привет.

— Джин, я сказала Дебби, что можно будет искупаться в вашем бассейне, если ты не против, — обратилась Мардж к моей маме. Мама махнула рукой, и виски выплеснулось из ее стакана.

— О чем речь! Джонни, принеси Дебби полотенце и покажи, где бассейн.

Я сглотнул, отчаянно пытаясь не смотреть на нимфу напротив. Я знал, что мои щеки горят, а лицо стало красным, как знак «стоп». В конце концов я промычал что-то невнятное, и нимфа поскакала в мою комнату переодеваться. От мысли о том, что она будет раздеваться в моей комнате, у меня подогнулись колени. Я вспомнил, что мои трусы с изображением самолетов и поездов валяются на полу на самом видном месте. Меня затошнило. Я пожалел, что у меня в комнате нет камеры, чтобы заснять этот момент на века, доказать, что это мне не приснилось. (И заработать состояние, продав эту пленку Гоблину.)

Я целый час ковырялся, выбирая подходящее полотенце для Дебби, а потом, парализованный ужасом, стоял в коридоре, поджидая ее выхода. Ждать долго не пришлось. Она проскакала мимо меня, взяла из моих рук не то полотенце, проскользнула в дверь черного хода и оказалась в бассейне прежде, чем я успел о чем-либо подумать и даже ущипнуть себя.

— Иди сюда, Джонни, здесь тепло, — посмеивалась она, брызгая на меня водой. Я сделал единственное, что мог сделать в такой ситуации тринадцатилетний мальчик, — попытался изобразить очень крутой олимпийский прыжок. В результате позорно плюхнулся пузом (даже скорее не пузом, а тем самым интересным местом). Опустившись на дно бассейна, я завыл от боли, выпуская пузырьки. На поверхность всплыл не спеша — и увидел ее. Русалку. Она смотрела на меня своими зелеными глазами в пол-лица. А потом… Засмеялась, как ангел. Она смеялась надо мной без издевки, как ребята в школе. Этот смех был прекрасен, мягок и грел сердце, как трели флейты. Я тоже засмеялся, и мир словно закружился калейдоскопом, и это был не сон. Я не проснулся вдруг в тесной каморке за перегородкой, разбуженный сиреной в самое ухо. Я был дома.

06.00. Меня разбудила мама и сказала, что я должен пойти в сад и поискать там папу.

Я нашел его спящим в кустах в дальнем углу сада. Рядом валялись две пустые бутылки из-под вина и полный костей пакет из «Кентуккийского жареного цыпленка». (Не уверен, что вино и жареные крылышки подходят под определение «самим добывать пищу».)

Мама вылила на папу ведро воды и приказала пойти принять ванну. Отцепившись от опутавших его кустов, папа побрел в дом, качая головой и разговаривая сам с собой.

Я вернулся в кровать и попытался вспомнить вчерашний вечер во всех деталях. К сожалению, все вспоминается как в тумане. Попытался вспомнить лицо Русалки. Наверное, я влюбился. (Последний раз так себя чувствовал утром после просмотра «Красотки».)

Весь день смотрел крикет по телеку. К сожалению, из-за апартеида мы не играем в крикет с командами из других стран (иногда отдельные отщепенцы приезжают, чтобы сразиться с нами, но это все равно не то[21]). Сегодня Трансвааль играет против Вестерн-Кейп, но этот матч длится четыре дня, поэтому все происходит очень медленно. Ко мне подсел папа, выглядевший на удивление нормально. Он извинился за свое поведение и промямлил что-то насчет стресса.

Мы всей семьей идем в ресторан. (Спорим, это папа пытается доказать нам, что не окончательно сошел с ума.) Мама выглядела намного счастливее и даже поцеловала папу перед нашим уходом.

Мы приехали в стейк-хаус «На кухне у Майка». Папа заявил, что отныне не будет считать всех чернокожих по определению негодяями, и попытался заговорить с нашим официантом на ломаном зулусском. К сожалению, тот оказался индийцем, просто темнокожим, злобно буркнул что-то себе под нос и унесся. Больше мы его не видели.

Я попытался заговорить о Русалке как бы невзначай, но стоило мне это сделать, как предки начали подмигивать друг другу, а мама сказала: «Кажется, у нашего маленького Джонни появилась невеста!» Я залился краской и хотел сменить тему, как вдруг с ужасом заметил своего злейшего врага Щуку, который сидел в другом углу ресторана с родителями и младшим братом (таким же уродом). Я сделал вид, что не замечаю это чудовище, и спрятался за меню.

В середине ужина я поднял голову и увидел Щуку, стоявшего у нашего столика со злобной ухмылкой на лице. Вот последовавший диалог:

Щука: Джонни, дружище, какой сюрприз!

Я: (неразборчиво). Привет, Щука.

Щука: А это, видать, твои родители! Здравствуйте, мистер и миссис Мильтон. Леонард Пайк, школьный друг Джонни. (Пожимают руки.)

Папа: (опрокинув бокал с вином). Всегда рад познакомиться с друзьями Джонни.

Щука: О, да Джонни у нас легенда. Его все обожают. (Проводит по моей спине ножом для мяса.) В понедельник вечером загляну к вам поболтать, Джонни. Ну, пора мне бежать. Мы с братцем идем рыбачить, может удастся поймать (Малышку.) До свидания, мистер и миссис Мильтон, было так приятно с вами познакомиться.

С этими словами он вернулся к своему столику. Предки заметили, что им понравился мой друг. Я закусил губу и ничего не сказал — в школу только через два дня, а два дня — это же целая вечность.

Инносенс вернулась. По приезде она смачно поцеловала меня в губы и приказала папе отнести ее чемодан в комнату. Папа издал странный звук и повиновался. Видимо, теперь, когда закон на ее стороне, Инносенс пользуется в доме определенной властью. Мама с папой решили затаиться и застать ее за ее бордельными штучками, а потом уж уволить навсегда. Я рад, что она вернулась, и надеюсь, что она ничего такого противозаконного делать не будет — в конце концов, кто как не она носил меня на спине первые четыре года моей жизни.