— Сейчас главное — попытаться найти среди членов вашей семьи человека, который смог бы опознать Дона Карлеоне и назвать его настоящее имя. Как думаешь, справишься?

— Мама уже несколько раз звонила. И Лана тоже. Судя по всему, информация о гибели Жени уже не тайна для наших родственников, и у нас дома начинается форменный аншлаг.

— Вот! Самое время, чтобы опросить всех! — обрадовался Саша. — Скину тебе фотки Дона Карлеоне, покажешь их всем вашим. С мамой насчет долга поговоришь. Ну, и заодно послушаешь, кому там твой папа мог быть чего-то должен.

— Не понимаю, если папа был что-то должен этому человеку, по какой-то причине не успел отдать, почему бы ему было не прийти к нам, к его наследникам? Мы бы все обсудили и нашли подходящее для всех решение.

— Во-первых, откуда ты знаешь, что Дон Карлеоне не обращался к твоему брату? Очень даже может быть, что обращался, но получил от него отказ. А во-вторых, вас с матерью ваши мужчины — отец и брат — могли в известность даже не ставить, ведь наследником всего состояния являлся один Евгений. Так что вы про появление на горизонте Дона Карлеоне спокойно могли ничего не знать.

— Мама жаловалась, что Женька в последнее время стал невыносим, — задумчиво произнесла Марго. — Богатство не лучшим образом сказалось на нем. Брат стал очень заносчив, зачастую груб с домашними. При каждом удобном случае указывал, кто в доме хозяин, кому все тут принадлежит, а кто тут просто живет и живет ровно до тех пор, пока хозяину это угодно.

— Это он со своей матерью так разговаривал? — поразился Саша.

— И с матерью, и с женой, и с детьми. Да и со мной, если честно, тоже. Но я-то от него не больно зависела, даже совсем не зависела, а вот маме и Лане приходилось всякое от брата выслушивать в свой адрес. Мама очень переживала, что отец поставил ее в такое зависимое положение от Женьки.

— Значит, твой брат сильно злоупотреблял оказавшейся в его руках властью?

— Самодур! — сердито произнесла Марго. — Вот кем в итоге стал Женька! Пока деньги были в руках отца, он никого из нас в средствах никогда не ущемлял. Мама вначале даже думала, что с сыном ей еще проще будет договориться. А, нет! Женька чуть ли не с первого дня дал понять, что теперь все вокруг должны считаться с его словом. Мама говорила, что брат единолично решает, как и что ей делать, в каких магазинах отовариваться, каким транспортом ездить, даже какую марку женских прокладок, пардон, использовать, тоже выбирал он. Мама с Ланой должны были отчитываться перед Женькой чуть ли не во всех своих тратах. Если брат решал, что в этом году они отдыхать на море не поедут, то они и не ехали. Или выбирались туда, куда он им говорил. И решительно на всем брат пытался экономить. А экономить за других всегда значительно проще, чем за себя самого. Себя Женя в финансах не стеснял, а вот маме и особенно Лане приходилось в последнее время не сладко.

— У них совсем нет своих собственных средств?

— У Ланы зарплата учителя, но она невелика, потому что учебную нагрузку Лана берет по минимуму. А у мамы из доходов только ее пенсия, но она тоже небольшая. В общем, я теперь понимаю, что маму с Ланой финансовая тирания братца до того достала, что они решились его даже «похоронить», лишь бы получить доступ к деньгами и не оказаться вновь у Жени в зависимости.

И хотя это никак не оправдывало поступка женщин, по крайней мере, оно отчасти его объясняло.

Дома Марго оказалась в самый пик взаимных обвинений и упреков, которыми обменивалась стоявшая одной монолитной глыбой родня и два шатких редута — мама и Лана. Из тесно спаянных общим недовольством рядов родни лились потоки обвинений и оскорблений, мама с Ланой слабо отстреливались отдельными выкриками, которые лишь подстегивали общее недовольство ими.

— Как вы могли так поступить!

— Наш Женечка погиб, а мы узнаем об этом от случайных людей!

— Кремировали!

— Чуть ли не тайком!

— Да что не тайком! Тайком и сделали!

А Гирлянда Амуровна — папина тетка, являвшаяся ныне старейшиной их рода, так прямо и заявила:

— Я сама чуть не умерла, когда узнала о том, что вы натворили! Верить не хотела. Звоню Жене, он недоступен. Звоню Анютке, она говорит, да, папа умер, и папу уже похоронили. Вы думаете, что творите? А если бы меня там же на месте удар от такой новости хватил?

И к ней тут же подключился хор новых возмущенных голосов:

— Небось не собаку, человека похоронили!

— Да что с ними говорить, посмотрите на них обеих, ни слезинки. Когда у них пеську соседский маламут разорвал, они и то больше горевали.

— И похоронили они собаку по-человечески, в уголке сада до сих пор ее могилка имеется, и камень с эпитафией поставили.

— А Женьку кремировали! Когда такое слышали, если всегда в нашей семье покойников хоронили.

В принципе Марго возмущение своих родственников понимала. Но как им объяснить, что не могла мама поступить иначе? Не могла она по живому сыну собрать поминальную трапезу, ведь это же все равно что накликать на него беду, а то и смерть. Но сказать такое, значило, выдать маму. А Марго еще не решила, как ей следует поступить. Конечно, мама не права, нельзя действовать хитростью и коварством. Но, с другой стороны, Женька виноват еще больше. Зачем довел мать до такого состояния, что ей пришлось хитрить и лукавить?

И Марго молчала. А вокруг нее колыхалось и бурлило море родни, которая все прибывала и прибывала.

И с каждой новой волной, голоса все крепчали, наливаясь возмущением и злостью:

— У Женьки и место на кладбище есть и немаленькое. Ваш отец, когда помирал, сразу большой квадрат купил, чтобы всем вам на нем места хватило. Мы же все на похоронах Артура были, видели, как там просторно.

— Четверо спокойно улягутся, хоть вдоль, хоть поперек вас клади!

— Возмутительно!

— Безобразие!

— Или вы обнищали вконец?

— Галина, в себе ли ты? На родного сына денег на приличные похороны пожалела!

Маму совсем затюкали. И Марго поняла, что пришла пора ей вмешаться. В конце концов, Женьку они хоронили втроем. Значит, и отвечать придется втроем.

И она шагнула вперед и произнесла:

— Дорогие родственники, простите нас, если не угодили. Но что сделано, то сделано. Мама так решила. Я была не согласна с ее решением, но, в конце концов, родила Женю она. Не вы, бабушка Гирлянда, не вы, тетушка Наташа, не вы, тетенька Клавдия, Женю родила моя мама, она же и выбрала то, как проводить сына в последний путь. Лана с ней согласилась. Значит, и всем нам остается лишь смириться с их выбором.

Если кто думает, что эти взвешенные слова усмирили родственников, тот горько ошибается. Марго пришлось убедиться в этом воочию, когда в нее со всех сторон полетели такие слова, которые не то что употреблять, а просто знать приличным людям уже неприлично. И до самой поздней ночи родственники высказывали трем женщинам свое отношение к происходящему. Когда уставали и уезжали одни, им на смену прибывали другие.