дослужиться до звания старшего научного сотрудника? Похлопал на прощание его по плечу и добавил: «Эх, Василий, Василий, ловкий ты малый, но не мужик!»

Повернулся и пошел сдаваться в режимный отдел министерства. Доложил суть дела начальнику режимного отдела, полковнику КГБ. Он внимательно выслушал меня, рявкнул в микрофон селекторной связи, приглашая референта зайти в кабинет. Дал команду принести из спецархива указанный документ. Мне буркнул: «Жди в приемной». Я вышел. Минут через десять референт принес документ. Сижу, жду. Референт то и дело подносил шефу какие-то бумаги. Наконец слышу: «Пусть зайдет». Захожу, начальник кивнул на стул, что означало «присядь».

«Пиши объяснительную записку. Гриф мы понизим, но ты свое получишь в приказе по министерству. За ослабление контроля с секретными документами. Жди комиссию с проверкой».

Вернулся в Ленинград, дым стоял коромыслом в первом отделе. Районный отдел КГБ развил бурную деятельность. Допрашивал начальника первого отдела и всех инспекторов и архивариусов. Беседовал с потенциальными пользователями пропавшего документа. Я рассказал о результатах поездки в Москву. Куратор КГБ визжал, как недорезанный поросенок: «Моли всех твоих богов, чтобы гриф понизили, в противном случае делом займется военная прокуратура!»

Через три дня приехала московская комиссия. Привезли протокол ПДТК Московского НИИ о снятии грифа «совершенно секретно» с проклятого документа. Установили гриф «для служебного пользования». Все выдохнули с облегчением. Комиссия копалась в спецархиве, выискивала недостатки, но это уже было не смертельно.

Дней через десять пришел приказ министра, в котором мне объявили выговор с лишением премии за квартал. Директору НИИ объявили строгий выговор и сняли персональную надбавку за секретность до конца года. По институту выпустили приказ директора о наказании ответственных за этот участок работы с лишением премий. Начальник первого отдела Владимир Павлович написал заявление на увольнение в связи с переходом на пенсию.

Позднее я узнал, что автора утраченного документа, любителя секретных работ, уволили за несоответствие занимаемой должности. «Бедный Вася», – подумал я! С такой записью в трудовой книжке (в те времена) можно было устроиться только на плодовоовощную базу. Ну что же, будет как в кинокомедии «Гараж» вкладывать неистраченные визитки старшего научного работника в пакеты с расфасованной картошкой.

В конце апреля следующего года, в день Всесоюзного Ленинского субботника, сотрудники секретного архива делали генеральную уборку помещений. Очищая отопительный радиатор от пыли, обнаружили злополучный документ. Какие мистические силы занесли его туда? Знает только нечистая сила. Или тот добрый человек, который из зависти к чужим успехам, засунул его за батарею. Спасибо дедушке Ленину за субботник в честь его имени!

Перемен! Мы ждем перемен!

За окном фирменного поезда «Красная стрела» мелькали огни большого города. Обычно для меня возвращение из столицы в родные пенаты – явление приятное. Не люблю я этот суматошный, чванливо-горделивый мегаполис. Вероятно, эта неприязнь связана с частыми посещениями родного министерства оборонной промышленности? Утомительное хождение по обшарпанным коридорам власти (особенно когда оно размещалось в старом здании на площади Маяковского) с бесконечными отчетами, оправданиями, а то и того хуже – с протянутой рукой просящего дополнительных фондов и ресурсов для штатного расписания. В этот раз настроение было двоякое. С одной стороны – приятно, что покидаю Москву, и одновременно – мерзопакостное, после разговора с начальником главного управления по проектированию и строительству, товарищем Тупикиным. Фамилия, как говорится, не в бровь, а в глаз соответствовала её носителю. Министерские крысы бегали возбуждённые, с выпученными глазами, пытаясь отхватить лакомый кусочек от пирога, стремительно разваливающейся державы под громким названием СССР. Будучи заместителем генерального директора головного института, я находился в министерстве с поручением генерального директора, Усатого Юрия Васильевича, по двум вопросам. Первый из них касался наших иногородних филиалов. Второй – выборов генерального директора в связи с новыми веяниями и требованиями Верховного Совета РСФСР. По постановлению, в выборах должны были принимать участие представители вышестоящей организации, то бишь, Министерства оборонной промышленности СССР. Беседа с Туповицким носила трагикомический характер. На предложение учувствовать в конференции по выборам генерального директора, он спросил: «Ты слышал поговорку: свинье не до поросят, когда её на бойню тащат? Это наш случай. Разбирайтесь сами. Относительно постановления – оно же касается структур РСФСР, а мы, как тебе известно, структура СССР». Ехидно улыбнувшись (изобразил подобие улыбки Мюллера Штирлицу), добавил: «Ну что, съел?» После чего шеф встал и молча покинул свой кабинет. У меня было два варианта: либо успокоится и пойти в ресторан, чтобы скоротать время до отправления поезда или пойти выше, что в нормальные годы правления не приветствовалось. Но это же был 1993 год, и этим всё сказано! В приёмной первого заместителя министра, Черновола Сергея Павловича, меня встретил его референт. Выяснив кто я и по какому поводу, вежливо сказал, что мне придется часик подождать, там идет важное совещание, кивнул он в сторону дубовой двери кабинета. «Хотите кофе или чаю?» – предложил он. Я отказался, сказал, что спущусь в буфет перекусить. Через час я вернулся в приёмную, референт развёл руками, сказав, что пока ещё совещаются. Минут через пятнадцать из кабинета вывалила вся свора матёрых чиновников. Сергей Павлович был среди них, намеревался покинуть заведение. Увидев меня и узнав, подошел поздороваться. В восьмидесятых, будучи секретарём парткома Кировского завода в Ленинграде, он неоднократно посещал заседания партийного бюро института, на которых разбирали важные проекты бывшего Путиловского завода. Как правило, те, что были на контроле в ЦК КПСС. Я был тогда секретарём партбюро института, и также с ответными визитами посещал его епархию. Так что мы были хорошо знакомы, и всё же за десять лет он стремительно поднялся по служебной лестнице и мог бы пренебречь рукопожатием, но к моему удивлению и к его чести, он крепко пожал мне руку и спросил, как дела и какие проблемы привели меня к его кабинету. Я вкратце рассказал. Он задумался, потом произнёс: «Знаешь, если честно, то Туповицкий прав. Времена сам видишь какие, разбирайтесь своими силами. Передай привет Юрию Васильевичу, мужик он крепкий, что-нибудь придумает». Попрощавшись с земляком и оценив сложившуюся ситуацию, пошёл не солоно хлебавши в сторону Ленинградского вокзала. Всё, что было в моих силах, я сделал.

Мой попутчик по купе СВ вернулся из тамбура, где он курил. Бросив на столик пачку с американскими сигаретами Marlboro (признак состоятельного мужчины девяностых), он сказал: «Давайте знакомиться, меня зовут Валерием». Я назвал своё имя. Валера показался мне ровесником, лет сорока с небольшим. Стильно одет. Я подумал, что он явно не по министерским коридорам мотался. Спросил его:

– Вы домой или из дома?

– Восвояси, –