Нам твердили, что надо знать несколько языков - мы взялись за английский; родной финский все реже звучал на школьном дворе. Я пытался копировать английские хиты из "Десятки лучших". А так как магнитофон мы еще не купили, во время прямых трансляций я записывал тексты на слух, сколько успевал. Слов я не знал и писал, как слышал, выучивал эту белиберду наизусть и пел в гараже, исполняя для Ниилы то "Ол ю нидис лав" , то "Эвайча шейд авпейль ".

Ниила пришел в дикий восторг. Спросил, у кого это я научился петь по-английски?

– Сам, - сказал я, не поведя бровью.

Ниила немного подумал. Потом вдруг решился на смелый шаг. Сказал, что будет играть на гитаре.

У своего дяди я выпросил акустическую гитару, купленную им на отдыхе в Болгарии. И завертелась карусель: поездка в музыкальную лавку в Лулео, где мы купили ноты для начинающих, постижение нелегкого искусства настройки - короткие, дубовые пальцы, точки и цифры (из них должны были получаться звуки, а получалось совсем другое), новые уроки настройки, открытая неприязнь Ниилиных домочадцев к его культурным поползновениям, из-за чего ему пришлось репетировать в нашем гараже, а когда наступили холода, мы перебрались в бойлерную, подкладывали вату под струны, чтобы не услышали и не растрепали родители; первый аккорд ми-минор - кто-то прыгает по жестяной крыше; второй аккорд ля-минор - по крыше прыгают уже двое; я пою под аккомпанемент Ниилы, часами застываю на полуслове, жду, когда он сменит аккорд, теряю дыхание; полное отсутствие юмора у Ниилы по этому поводу, нередко кончавшееся рукоприкладством; первая песня, которую выучил Ниила, - когда я даже на восьмой раз не угадал, что он играет, в меня полетела гитара, я вовремя увернулся, и она грохнулась о цементный пол.

Тем временем я мучился угрызениями совести, так как сам научился играть куда быстрее. Пальцы у меня длинные и цепкие - это наследственное. Рука моя паучком обхватывала гриф, ловко бегала по струнам, сплетая паутинки аккордов с такой легкостью, что я только диву давался. Ниила едва-едва чисто сыграл первый аккорд, а я тем временем уже наяривал "House Of The Rising Sun" и, окольными путями раздобыв книжку о барре, погрузился в звенящие дебри его хитросплетений. Ниила всегда оставлял гитару в подвале; едва он скрывался за порогом, я облегченно выдыхал.

И уж конечно, я ни за что не стал бы бахвалиться своими успехами перед Ниилой. Он не вынес бы такого удара. Уже в этом возрасте замаячили первые вестники припадков его черной, жгучей ненависти к себе. А в остальное время Ниила не знал себе равных - спокойно мог сыграть полную лажу, при этом задавался и думал, что слава его ждет-не-дождется. Я иногда прикалывался: хватал гитару и нарочно начинал бренчать куда попало - Ниила только громко хмыкнет носом, аж сопли вылетают. Ох и хотелось же мне в те минуты открыться - моему терпению ведь тоже есть предел. Но, сделав над собой усилие, я сдерживался.

.

В средних классах кое-кто из ребят начал жевать табак. Кругляшки банок оттопыривали карманы джинс, на переменах стоял крепкий чайный дух - характерный запах жевательного табака. С непривычки чуваки хмелели, ходили с расширенными зрачками. Садились на камчатку и громко ржали, а после урока бродили по коридорам и называли девчонок шмарами и шалавами, пытаясь таким способом заигрывать с ними. После физкультуры чуваки собирались в душе, показывали друг другу, как залупляется шкурка. Кто-то спешил рассказать, что уже трахался. Мы, остальные ребята, были в ужасе - то ли потому, что были мы слишком зелены, то ли просто стеснялись. Столь разительной была перемена. Еще вчера наши добрые приятели, сегодня они стали сами не свои от табака и гормонов. Вроде наркоманов - вспыльчивые, непредсказуемые. Мы инстинктивно шарахались от таких ребят.

Чем больше они жевали табак, тем брезгливей становились девчонки. Черная жижа на зубах, бурые пятна на пальцах, склизкие табачные комья на стенах и в рукомойниках. Учителя запрещали жевать табак на уроках, но чуваки чихать хотели на запреты. Просто плющили лепешку хорошенько перед тем, как войти в класс.

Был случай, когда одного такого любителя табака неожиданно вызвали к доске. Ему задали подготовить устный доклад, да только он о том совсем позабыл. Все сидели в предвкушении расправы. Щас он как откроет рот - учитель как застукает его да как всыплет, смотреть на такие сцены - сплошное удовольствие. Паренек заметно сдрейфил. Побелел с лица, немного вздрагивал. Потом пошел чего-то мямлить. Класс следил, затаив дыхание. Несчастный еле шевелил губами, учитель велел ему говорить громче. Тот подчинился, но прикрыл рот бумажкой.

– Что это ты, приятель? Ты там не табачок жуешь?

Ученик мотает головой.

– Ты ведь знаешь, что это запрещено!

Ученик поспешно кивает.

– Ну-ка, открой рот!

Бедолага стоит столбом, пока учитель отворачивает ему губу. Проходит пара секунд. К всеобщему удивлению, учитель приказывает ему вернуться на место. А где же крики? Где головомойка? Где угрозы нажаловаться директору школы?

Всеобщее разочарование и изумление. На перемене класс толпится вокруг виновника - всем любопытно узнать, куда девался табак. Виновник не спеша озирается.

– Я его проглотил, - тихо говорит он. Эту историю долго еще потом обсуждали в школе.

.

Уже в шестом классе стало понятно, что у Ниилы не ладится с девчонками. И дело здесь не во внешности, хотя, по правде сказать, Ниила был тот еще красавец: финский нос картошкой, широкие скулы и всегда засаленные волосы, даже если мыть их по десять раз на дню. Он был выше и худее меня, ну, может, малость неуклюжий, угловатый. Но никак не отталкивающий. Напротив, исходило от него какое-то слабое свечение, какая-то энергия металась в нем как зверь по клетке, искала выхода. Потаенным огнем это, конечно, не назовешь - скорее что-то теплое, беззащитное. Что-то зрело в Нииле, девочки замечали это, в Нииле была скрытая воля, внутри него костенел хребет.

Девицы нынче пошли всякие. Многие ищут опору - им подавай парней, которые встают ни свет ни заря, хватают лопату или ружье, строят собственный дом на родительском наделе в Анттисе или Ярхойсе, берут у дядьки культиватор и бугрят картофельную грядку. Эти домовитые телки смотрели на Ниилу с неприязнью. За прошедшие годы я несколько раз убеждался в этом. Ниила отпугивал их тем, что все время молчал да хлопал глазами или, того хуже, начинал выпендриваться. Я, как мог, объяснял ему азбуку ловеласа и, хотя сам не особо преуспел на этом поприще, все же не был таким дуболомом. Основное правило - выбирай тех девчонок, которым ты нравишься. Можете не верить, но всегда найдется хоть одна, которой ты не безразличен. Вот их-то и надо окучивать. Ниила же делал все наоборот - волочился только за теми девчонками, которые его пинали. В упор его не видели, издевались над ним под хихиканье подружек; то слишком красивые, то чрезмерно жестокие - они играли с Ниилой, как кошка с мышкой. На это было больно смотреть. А ведь всегда в тени есть другие девчонки; они, может, и не в твоем вкусе, так что ж с того! Зато эти девчонки хотят потерять голову. Готовы рискнуть, готовы уцепиться ноготками за отвесную скалу, готовы нырнуть в ночное небо. Они рисуют, они мечтают, они пишут стихи в стенгазету, они размышляют о Боге и садомазохизме, читают взрослые книжки, сидят в кухне и слушают, как большие треплются о политике. Вот что было нужно Нииле. Скороспелая и самостоятельная девчонка коммунистической закваски откуда-нибудь из Ааресваары.