Именно во время одной из таких перебранок царь Лоно вломил своей царице так сильно, что та отлетела к противоположной стене хижины и откинула коньки. Иначе как несчастным случаем это не назовешь, но царь Лоно впал в столь глубокую печаль, что забросил свои царские обязанности и, отправившись в странствие по островам, принялся вызывать всех и каждого на борцовские матчи и кулачные поединки. Скоро, правда, это ему прискучило, и он удалился от мира, как сказано в легендах, где-то на рубеже восьмого и девятого веков; утомленный жизнью, в состоянии смятения царь сел в волшебное каноэ и отправился в чужие страны, пообещав вернуться — когда вновь придет его время.

С тех самых пор аборигены и ждут возвращения Лоно, от поколения к поколению передавая это его обещание и подогревая память о канувшем в прошлое царе совершенно дикими ежегодными двухнедельными празднествами с фейерверками, которые по громкости взрывов уступают разве что промышленному динамиту. Миссионеры делали все, что было в их силах, чтобы искоренить в памяти местных людей веру в бога, который, хотя и запоздал с рождением, все-таки стал альтернативой Христу, а современные политики каких только усилий из года в год не прилагали, чтобы ограничить или вообще запретить эту ежегодную оргию фейерверков, приуроченную к Рождеству. Ничего не помогло!

Обо всем этом, или почти обо всем, мы узнали от Капитана Стива, местного рыбака, который стал нам приятелем с момента нашего прилета в аэропорт Кайлуа-Кона и впоследствии нашим главным проводником на островах. Капитан Стив зарабатывал тем, что предоставлял свой катер и свой рыбацкий опыт в распоряжение туристов. У него имелось полностью оснащенное рыбацкое судно, и он намеревался взять нас с собой в открытое море и помочь поймать марлина — жест истинного гостеприимства, который должен был сделать наше пребывание в Коне гораздо более впечатляющим и интересным, чем мы могли надеяться. Уилбер тоже заказал для нас поездку на катере, а у Стэна Дзуры, моего старого приятеля из Колорадо, было собственное судно, которое он мог предоставить в наше распоряжение в любое время.

К тому времени мы считали, что пребываем в отличной форме, и поэтому по мере приближения дня зимнего солнцестояния я все чаще и чаще думал, а не пригласить ли мне на Гавайи моего сына Жуана, чтобы он насладился с нами парой недель большой рыбалки, лучшего из всех возможных водных видов спорта. Побережье Коны — одно из идеальных мест для спортивного рыболовства, что подтверждается мнением самых серьезных мастеров этого дела, которые считают, что в этом отношении Кона не уступает ни Багамам, ни Большому Барьерному рифу в Австралии.

Ральф, как и я, был чрезвычайно обрадован тем, что нам неожиданно подвернулась такая удача. В дополнение к собственному бассейну и частному пляжу, где мы могли вволю плавать и нырять прямо под окнами собственного жилища, у нас теперь были практически собственные катера, на которых мы могли выйти в открытый океан и с боем взять могучего марлина. Деньги не проблема, объяснил нам Капитан Стив. В Коне можно нанять катер за пятьсот долларов в день, а уж нам-то скидка обеспечена. Все, чем нам нужно будет запастись, так это едой и выпивкой…

Вот так — и все! Даже сейчас, по прошествии времени, когда мы, благополучно спасшись, уже занялись другими подвигами, сам вид этих строк скручивает ужасом мой позвоночник. В детали мы войдем позже, но основные обстоятельства нашей истории, которые нам понадобятся для дальнейшего изложения, таковы. Первое: в начале декабря мы приехали в некое подобие приморского поместья, состоящего из плавательного бассейна и трех домиков, один из которых предназначался для сторожа, второй — для Ральфа с семейством, а третий — для меня, Лайлы и Жуана. Второе: Капитан Стив, который жил неподалеку, с каждым днем все больше загорался идеей вывести нас в море и дать нам поймать большую рыбу. Третье: в декабре этого года на Кону один за другим обрушились несколько свирепых штормов, превративших нашу жизнь в ад. И наконец, четвертое: наше поведение стало столь асоциальным, что местные принялись сторониться нас, а жизнь в поместье превратилась в чреду попоек, игр с фейерверками и опасных безумств всякого рода.

В течение всего этого времени рыболовецкий флот Коны мирно укрывался в порту, предоставляя Капитану Стиву и таким же, как он, мореходам массу свободного времени, которое большинство из них проводило у стойки бара, понося жуткую погоду, отсутствие на острове денежных туристов и первые признаки того, что кто-то из них назвал неминуемым коллапсом местного рынка недвижимости. Гавайи были единственным штатом США, который не проголосовал за Рейгана, поэтому по барам слонялись толпы людей, каждый из которых, найдя подходящего слушателя, мог проорать тому в ухо: «Ну и что я говорил?»

Мы все глубже погружались в эту жуткую трясину, и единственным спасением для меня стал футбол по телевизору, который я смотрел с жаром, действовавшим Ральфу на нервы все сильнее и сильнее. Его врожденная ненависть к спорту не позволяла ему разделить мою привязанность к футбольному тотализатору, и мы медленно отдалялись друг от друга; он все больше погружался в свои странные мысли, а я все ближе придвигался к телеящику, обычно уходя для этого в дом Стэна Дзуры, располагавшийся выше по горе.

В те редкие моменты, когда мы вместе с Ральфом отправлялись в город, его эксцентричное поведение настолько раздражало аборигенов, что некоторые из них стали называть его «чокнутым», а другие — «оборотнем». Когда истекли первые две недели нашей жизни в Коне, везде, куда бы мы ни приходили, его неизменно именовали «Чокнутым Оборотнем» и находиться рядом с ним было не в кайф.

Один за другим мы слетали с катушек. Первым был Ральф — как всегда. И как обычно, во всем он винил меня. Что, по сути, было правильно. Все, что с нами произошло, произошло по моей вине. Это мой план рассыпался в прах, а не план Ральфа, и теперь вся его семья была на грани помешательства. Некоторые люди могут прожить десяток дней в центре тропического урагана, но некоторым это не дано.

С каждым днем Ральф становился все более озабоченным этой стороной нашего положения, и с каждым днем наше положение становилось все более отчаянным. Он мог безгранично полагаться на примитивное устройство своей валлийской психики, завещанной ему его предками, но он не был вполне уверен в способности своей жены и своей юной дочери пережить шок такого масштаба.

— Сколько дней подобного кошмара может выдержать ребенок восьми лет? — спросил он как-то, когда мы с ним сидели над пинтой горячего джина в его кухне. — Я уже вижу всякие знаки. Она замкнулась в себе, грызет куски шпагата и по ночам беседует с тараканами.

— А психушки нам на что? — пытался я его приободрить. — Если твои соседи станут говорить тебе, что их детки позаканчивали Оксфорд с Кембриджем, ты сможешь похвастаться, что твоя дочка — в Бедламе.

Ральф напрягся, но потом его отпустило, и он засмеялся:

— Точно! Я же смогу навещать ее в уик-энд, а потом приглашу соседей на ее выпускной бал.

Мы и сами были уже на полпути к безумию. Все наши отчаянные попытки улететь с Большого Острова ни к чему не привели. Мы не смогли найти места даже на рейс назад в Гонолулу, не то что куда-нибудь еще… А наше Желание Улететь было вполне реальным: я даже был готов выписать фальшивый чек за билеты на чартерный рейс до Таити — две тысячи шестьсот миль в один конец, — но шторм вырубил наши телефоны, и пробиться куда-либо за пределы двухмильной зоны не представлялось возможным. Единственное место, куда мы могли добраться уверенно, был бар в гостинице неподалеку.