Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это был отец, — признался вслух.
Зачем?
Наверное, чтобы до конца поняла и осознала, что он ей не пара.
Прикрыл глаза, мыслями возвращаясь в тот день.
Самый обычный день. Ничего особенного. Завтрак, школа, возвращение. Все, как всегда. Кроме того, что, переступив порог, в уши шестнадцатилетнего Ильяса ударил крик боли матери, который затмила ругань отца и глухой удар.
Рюкзак спал с плеча сам собой, а ноги тут же понесли в сторону родительской спальни. Представшая глазам картина резанула по живому. Пробудила дикую ярость. Где на постели под немалым весом отца задыхалась хрупкая брюнетка. На ее щеке алел глубокий порез, а на боку растекалась кровь от ножевой раны. Черная рукоять кухонного ножа торчала под неестественным углом. Убийце и того мало, обхватив обеими ладонями хрупкую шею, он душил свою жертву.
Внутри Ильяса что-то с треском сломалось.
— Отойди от нее! — закричал он тогда.
Ему было все равно, что отец измывался над ним, позволяя избивать и резать себя, когда тому необходимо было сбросить эмоции, но мать трогать он не имел права! Это была их личная договоренность еще с его пяти лет. Которую урод нарушил. Тем самым подписал свой приговор.
И это последнее, что шестнадцатилетний Ильяс запомнил, прежде чем набросился на отца.
В себя пришёл уже в больнице. Там же ему было предъявлено обвинение в убийстве собственных родителей. А он и не отрицал. Зачем? Правда мать не вернет. А отец… Отец заслужил. Если Ильяс о чем и сожалел, так о том, что не сделал этого раньше. Тогда бы не случилось ничего. Мать была бы жива. Единственная, кто из них троих была достойна жизни.
Так бы и сел, но узнал Дамир, который по многочисленным побоям давно догадывался о правде, но не вмешивался по просьбе Ильяса. Не его это дело. Только его семьи. И друг молчал. Но не в тот раз. В тот раз он пошел и рассказал обо всем своему отцу. И тот, как ни странно, помог. Более того, нашел ему новую семью в лице своего друга, заведующего школой боевых искусств. Поэтому когда, спустя годы, Нурлан Вазганович пришел и предложил ему работу по обеспечению безопасности своего старшего сына, Ильяс, не раздумывая, согласился.
Так и пришли к текущему моменту.
Конечно, в рассказе для Этери, Ильяс ограничился еще более краткой версией, чем той, что пронеслась у него в воспоминаниях, но и этого оказалось достаточно. Вернулся в настоящее мужчина от тихого всхлипа рядом.
Вздрогнул и растерянно уставился на плачущую девушку рядом.
— Мне так жаль… — прошептала она едва слышно, глядя на него влажным взором цвета замерзшего озера.
А он как увидел ее слезы, сердце собственное вырвать захотелось за то, что довел ее до такого состояния.
— Этери… — выдохнул.
А затем сдался.
Когда ее руки крепко обняли его за плечи, а сама она щечкой доверчиво прижалась к груди, где захлебывалось в крови его бешено бьющееся сердце. И она наверняка это слышала. Но да пусть. Что угодно, только не отпускает. Он даже душу готов продать еще раз за то, чтобы этот миг никогда не заканчивался.
Этери прижалась плотнее, продолжив что-то шептать себе под нос. Кажется, что-то утешительное для него. Громкий стук собственного сердца все собой затмевал. Да и не важно это.
— Тише, кошка, все хорошо. Давно прошло. Не плачь, пожалуйста, — прошептал Ильяс, проводя пальцами по открытой половине заплаканного личика, стирая с него следы соленых капель.
— Это так не честно, — всхлипнула она, чуть отстраняясь, чтобы взглянуть на него. — Ты не заслужил такого. Никто не заслужил.
И у него сердце в очередной раз защемило от ее неприкрытой уязвимости. Такая доверчивая. А он точно попадет в ад за то, что пользуется ее наивностью.
— Ерунда, — улыбнулся мягко, продолжая стирать пальцами ее слезы.
Не удержался и коснулся губами, перехватив одинокую каплю, зависшую на нижних ресничках. И вот что странно. Она ведь по всем законам должна быть соленой, но ему показалась сладкой-сладкой. Настолько, что не хотелось прекращать. И он целовал. Снова и снова. Глаза, пухлые щечки, мягкие губы, опять щечки, глаза, лоб. Забылся настолько, что и звук входящего на телефон не сразу воспринял за реальность.
Дьявол!
Как же не вовремя!
Вот и Кошка тоже уставилась на него ошалевшим взглядом. Ни черта не соображает, цепляется своими пальчиками за его футболку, того и гляди порвет.
— Ильяс…
Имя. Всего лишь имя. Но это его имя. Сказанное ею до того томно, что пребывать в джинсах уже не просто тесно, а невыносимо больно. И этот ее взгляд… снизу-вверх. Открытый, молящий, взывающей ко всей его мужской сути.
А телефон все звонил и звонил…
Похоронный марш. Всей его выдержке.
И лишь имя на экране помогло вернуть разуму адекватность.
Манана.
Твою мааать!
Чтоб эту самую мать!
— Слушаю, — почти рявкнул в трубку, приняв вызов.
Не получалось у него быть спокойным и рассудительным. Не тогда, когда в его руках сейчас находилась самая нужная и желанная. Его Кошка. Что по-прежнему смотрела так, отчего собственный разум плыл и таял.
— Ты где? — отвлек возглас Мананы.
Не там, где хотелось бы.
Почти ляпнул, но вовремя язык прикусил.
— Дома, — солгал Ильяс без раздумий.
— А Этери? — послышался новый вопрос.
Хотя больше похоже на допрос.
Да и плевать.
Какая разница, кто и как разговаривал, когда губы почти обжигало девичье дыхание, а под его пальцами бился ее пульс, пока он водил большим пальцем по нежной коже шеи. Этери дрожала в его руках, и он вместе с ней. От нетерпения.
— Тоже дома. Но у вашего сына. Смотрит какой-то ужастик, насколько знаю.
Тот момент, когда вдребезги разбиваются мечты.
Момент, когда кошка, вздрогнув, резко отшатнулась назад, глядя на него с ужасом. А он… притянул ее обратно.
— Ч-шш, — прошептал беззвучно на ухо. — Замри, — добавил.
Она и правда замерла. Опять прижатая к нему, но теперь уже однозначно по его собственной инициативе. Испуганная, но влекомая разбуженными порывами. Не смеющая отказать и отказаться сама.
— И откуда же ты это знаешь? — недоверчиво уточнила тем временем собеседница.
— Ваша невестка сообщила.
— Ну да, кто же еще,