— Проблема в том, что ярмарки были децентрализованными, проводимыми в трех смежных районах города. Меня занял вопрос, откуда убийца брал о них информацию?

— Он мог быть подписан на много газет, — подаю я голос.

— В таком случае это вызвало бы вопросы, — хмыкает Максвелл, — как минимум, у почтовой службы. Тем более, на некоторые газеты тогда нельзя было подписаться. И я начал копать. Спустя три дня сделал приблизительную выборку — убийства происходили примерно через два-три дня после публикации объявлений о проведении ярмарок. Исходя из этого, мне удалось восстановить цепочку событий и найти недостающие звенья.

Я присаживаюсь на стул и испытующе гляжу на инквизитора. Мне интересно — и ему, судя по всему, тоже. Глаза Максвелла горят охотничьим пламенем, будто он не сидит на кухне, а преследует убийцу по горячим следам.

— Пара газет продавались в нескольких точках — малый тираж и скудный бюджет на выпуск не давали им шансов. Когда я начал интересоваться покупателями, продавцы вспомнили странного господина в очках, покупавшего интересующие меня экземпляры. Один паренек вспомнил, что после покупки газеты мужчина всегда посещал мясной магазин в подворотне напротив. Магазин, к слову, небольшой: ни вывески, ни зазывалы.

— А значит, о нем знают местные, — киваю я.

— Или люди не с улицы. Я и зашел… купил мяса, поинтересовался наличием счетов покупателей…

— Только не говори, что он покупал в долг, — хмыкаю я.

— Представь себе, — в глазах мужчины прыгают заводные бесята, — отдельный счет на некоего мистера Ортуса — кстати, регулярно погашаемый. Реальный адрес, налаженная доставка… мальчишка-посыльный хорошо его знал. Ну а при обыске полный комплект — орудие убийства, вещи жертв… на память брал.

Я восхищенно качаю головой, оценивая дедукцию.

— Поразительно!

— Да нет, — пожимает плечами Риндан, — обычная рутина.

— Ты раньше где работал? — задаю вопрос я, складывая полотенце.

— На севере, — морщится он и я внезапно понимаю, что вопрос ему неприятен. Но он продолжает, — занимал руководящий пост при институте пристального дознания.

— Вот как… — протягиваю я, уже понимая, что спрошу дальше, — а зачем к нам? Руководящих лиц не переводят.

— По собственному желанию. Тем более, до отчего дома больше суток ехать — неудобно.

— Мог бы найти и поближе к отчему дому, — позволяю себе улыбку я.

— Тогда бы я не встретил тебя, — признается он, откладывая газету.

Мы долго сидим на кухне, болтая о пустяках. Под влиянием легкости момента я рассказываю инквизитору о жизни в Лаерже, коротко упоминая какие-то рабочие моменты. Риндан слушает внимательно, не перебивая и изредка задаёт наводящие вопросы. Разговор плавно перетекает на семейную тему и я перебираюсь к мужчине на колени. Кладу голову на широкую грудь, задумчиво перебираю его темные волосы и чувствую себя так уютно, как никогда раньше.

— На сколько ты старше своей сестры? — уточняет Максвелл.

Я качаю головой.

— Я младшая. Адель старше меня на четыре года.

Если инквизитор и удивляется, то виду не подает. Лишь уточняет:

— Разве дар не передается первенцу?

Приходится признаваться:

— К моменту, когда у меня проявился дар, Адель была при смерти. Мы думали, что… — я не договариваю, чувствуя, как сжимаются обнимающие меня руки, — поэтому на инициацию взяли меня.

— Чья была инициатива?

— Отца.

— Он был дознавателем?

— Инквизитором. Пятая степень эмпатии.

Риндан кивает, будто соглашаясь со мной. А я… решаю поделиться сокровенным.

— Через два дня после инициации умерла мама. Красная лихорадка редко заканчивается выздоровлением. Адели повезло, она выкарабкалась.

Максвелл некоторое время молчит, будто давая мне шанс свыкнуться с рассказанным. Но я уже свыклась… лишь изредка думаю, что все могло быть иначе.

— Соболезную.

— Спасибо, — я отрываюсь от его груди и смотрю на мужчину. Тот серьезен — ни смешинок, ни его извечной иронии, — ты лучше про себя расскажи.

Я очень хочу смены темы и Максвелл это понимает. Он легко улыбается, проводит рукой по моим волосам и, стоит мне только устроиться поудобней у него на груди, выдает:

— А со мной все просто. У меня три младших сестры.

От необычности услышанного я прыскаю:

— Что?!

— Что слышала, — он весело глядит на меня, — три несносные маленькие девчонки, которые висят на мне, стоит лишь приехать.

— Ты намного старше?

— О да… — он допускает театральную паузу, а когда я уже сгораю от любопытства, сообщает, — на шестнадцать лет.

— Они что, тройняшки?

— Погодки. Ой и устаю же я от них женихов гонять!

Я тихо смеюсь. Настроение постепенно ползет вверх и тут я понимаю, что совсем не знаю возраста Максвелла.

— Риндан, а сколько тебе лет?

Он качает головой:

— Ох, Мейделин… я уже совсем дряхлый старик.

— И все же?

Прежде чем ответить, инквизитор делано оглядывается, а затем делает страшное лицо и наклоняется ближе.

— Тридцать два, — шепотом сообщает он и я взрываюсь раскатом задорного смеха.

Но Максвелл не обижается — он ждет, пока я отсмеюсь положенное и, стоит мне затихнуть, тут же способствует продолжению веселья:

— Что, уже подсчитала разницу в возрасте?

Всхлипывая, я киваю:

— Се… Семь лет.

— И тебя не смущает, что из меня сыпется песок?

В попытке перестать смеяться я качаю головой. Меня действительно не смущает его возраст.

Когда короткая стрелка на часах подползает к одиннадцати, мы все-таки покидаем уютную кухню и перебираемся в спальню. Инквизитор, улыбаясь, смотрит, как я переодеваюсь в ночную рубашку и, стоит мне забраться в кровать, заботливо накрывает меня одеялом. Улыбаясь Максвеллу, я запоздало понимаю, что, кажется, ночевать буду одна.

— А ты… не останешься?

Мужчина качает головой:

— К сожалению. У меня сегодня дежурство — отдаю Вальтцу долг.

Я вздыхаю — как-то уже привыкла к присутствию мужчины в своем доме. И Риндан это чувствует — ласково проводит пальцами по моей щеке и, наклонившись, одаривает долгим многообещающим поцелуем.

— Я вернусь.

— Когда?

— Завтра.

Я поджимаю губы:

— Завтра я дежурю.

— Тогда я подожду тебя на работе.