Качаю головой:

— Не стоит. Лучше выспись.

— Обязательно, — усмехается он, — спокойной ночи, Мейделин. До утра не читай.

Я провожаю уходящего мужчину взглядом и долго прислушиваюсь к происходящему внизу. Максвелл чем-то шуршит на кухне — наверное, убирает забытый мной на подоконнике сыр, — затем переходит в прихожую и, наконец, хлопает дверью.

Cледующий день проходит рутинно. После завтрака я спускаюсь в сад и долго ругаюсь, увидев заячьи следы на снегу. Ушастые все же добрались до яблонь и оставили на коре следы своей вредительской деятельности. Поэтому медлить больше нельзя — я звоню садовнику и, в красках описав происходящее, получаю заверение о том, что сегодня все будет готово.

Садовник действительно приезжает через пару часов. На укрывание яблонь и расчистку снега уходит еще часа три — и, расплатившись с улыбчивым седовласым мужчиной, я возвращаюсь в дом.

Без Риндана кухня кажется пустой. Я долго стою у окна, глядя на очередного длинноухого наглеца, позарившегося на мою частную собственность. Пионы, подаренные Максвеллом, стоят на столе, напоминая о вчерашнем вечере. Вспомнив подробности жизни инквизитора, я улыбаюсь и качаю головой. Подумать только — три сестры… повезло, что старшим оказался мальчик.

В семьях одаренных мальчики-первенцы действительно рождаются куда чаще. Поэтому мои родители наверняка удивились, когда на свет появилась Адель, а следом и я. Но… менять что-то было поздно, а на третьего малыша они так и не отважились. А затем уже было не до этого.

Мысли о семье заставляют меня морщиться. Это как отрывать клейкий бинт от ещё сырой раны — больно, страшно, но необходимо для дальнейшего заживления. Я верю в эту систему и поэтому иногда возвращаюсь воспоминаниями в те страшные серые дни, когда над Иртусом был поднят красный флаг. Эпидемия была краткосрочной и, к счастью, последней — и уже девятнадцать лет о красной лихорадке вспоминают лишь в страшных снах.

Я отхожу от окна и ставлю себе чайник. До дежурства уже больше пяти часов — а значит, можно попытаться поспать хотя бы два из них. Мало ли что выпадет на сегодняшнюю ночь?

Мысль об этом кажется резонной и, забравшись в кровать, я действительно проваливаюсь в сон. Сплю дольше, чем хотелось бы и по пробуждению вижу за окном наступившую ночь. Чертыхаюсь, гляжу на часы и понимаю, что почти проспала. Суетясь, я собираюсь, хватая первые попавшиеся штаны и засовывая голову в горловину теплого свитера. Волосы так и не успеваю расчесать, решив подождать до работы.

Но — успеваю, выскакивая из дому в тот момент, когда у калитки останавливается крепостной извозчик.

В закрытом экипаже тепло — небольшой амулет, прикрепленный рядом с лампой, способствует поддержанию комфортной температуры. Я сбрасываю шубку и даже привожу в порядок пряди, обнаружив в сумке завалявшуюся заколку. Выспаться мне удалось — я воспринимаю эмоции четко и ясно, даже чувствую раздражение возничего, когда мы внезапно тормозим на перекрестке. Все-таки хорошо жить, когда резерв пусть — ничего не мешает!

К крепости мы подъезжаем через полчаса и, выйдя из кареты, я против своей воли улыбаюсь — с небо вновь валит снег. Праздничное древо, установленное перед темным монолитом здания, горит и переливается разноцветными огнями. Я не могу сдержаться от соблазна — минуя колючее создание, протягиваю руку и касаюсь дрожащей присыпанной снегом и мишурой ветви. “Пусть все будет хорошо” — мое постоянное желание с пятнадцати лет. Но, кажется, именно сейчас я впервые в жизни в него верю.

Дежурство проходит стандартно. Вальтц, заступивший вместо Риндана приветливо здоровается. Я отвечаю тем же, замечая, что светловолосый мужчина мне более не неприятен. Не спеша сбрасываю шубу, долго прихорашиваюсь перед зеркалом и, наконец, достаю планшет.

— Как выходной? — заводит светский разговор инквизитор.

Я пожимаю плечами:

— Как обычно. А у вас?

— Так же. Никак не могу привыкнуть к размеренной жизни провинции.

— А где раньше работали?

— В столице, в институте пристального дознания.

Столица… тогда всё ясно.

— У нас здесь мало приезжих, — объясняю, — развлечений почти нет, молодежь уезжает в большие города. К тому же, пустоши Шарры близко.

Мужчина деловито кивает:

— Изучал, да. Сложно у вас.

Мы некоторое время сидим в ожидании, пока закипит чайник. Наконец Вальтц вновь подает голос:

— До дня Отца чуть больше недели. Дежурных уже выставили?

— Да, тянули жребий.

— Надеюсь, вам не выпала столь печальная участь?

Я усмехаюсь:

— Я дежурила в прошлый раз. В этом году меня даже не включали в лотерею.

— Отправитесь к родственникам?

— Да, а вы?

— Навещу детей. Бывшая жена наконец-то не против.

Чайник закипает, оглашая тишину дежурной комнаты мелодичным свистом и я тянусь за заваркой:

— Я сделаю чай.

Я долго вожусь с заваркой, но результат того стоит: темную терпкую жидкость пить приятно. Даже Вальтц, сделав глоток, одобряет:

— Вкусно!

Прячась за чашкой, я наконец-то решаюсь задать интересующий меня вопрос:

— Вы с Максвеллом раньше работали?

— Скорее, пересекались, — морщится инквизитор, — в некоторых делах. Мир одаренных тесен, как вы знаете…

Я молчаливо соглашаюсь.

— Если посудить, я знаю почти всех инквизиторов центральной и северной провинций, — продолжает мужчина, — мои частые поездки не прошли даром для моей записной книжки: она совсем распухла от новых контактов.

— Вы были заняты разъездной работой?

— Я бы консультирующим инквизитором, — улыбается он, — мне на месте не сиделось. Собственно, за это и поплатился.

Я понимаю, о чем он говорит и в свете новой информации фраза о детях начинает отливать горечью.

— У вас сколько детей?

— Двое, — он отставляет чашку, — мальчики. Старшему почти восемь, младшему — пять.

— Инициация уже была? — уточняю я.

— Да. Два года назад. Старший инквизитор говорит, до пятого уровня дотянет, а там — как захочет.

Однако! Пятый уровень после инициации — это сильно. Я настолько впечатлена, что выражаю восхищение и улыбаюсь, видя, как расправляются плечи мужчины.

Наш разговор прерывает резкий звонок вызова и мне приходится отставить чашку и проследовать в коридор вслед за Вальтцем.

Ничего нового — очередное убийство на улице. Я тщательно допрашиваю обвиняемого — оборванца-юношу, параллельно занося полученные данные в планшет. Долго впитываю букет эмоций: в этот раз преступник в состоянии алкогольного опьянения, что обычно здорово усложняет нашу работу. Вальтц даже несколько раз посылает эмоциональные сигналы, прося перепроверить тот или иной вопрос и, когда убийцу выводят через дверь, инквизитор появляется из-за завесы отрицания, вытирая лоб.