Мать Елены любила корги. Сейчас у нее жили три собаки этой породы, и одна из них была потомком пары, которую она держала, когда разводилась с отцом Елены. Для дрессировки хозяйка использовала антикварный серебряный свисток в форме луковичного купола, как на соборе Василия Блаженного в Москве или храме Спаса на Крови в Санкт-Петербурге. Этот манок был изготовлен до Первой мировой войны, то есть до революции. Если верить антиквару, когда-то он принадлежал Романовым. (Елена предполагала, что и торговец, и мать на сей счет врут, но никогда не мешала той рассказывать, что некогда свисток пребывал в Зимнем дворце.) Когти стучали по паркету, когда собаки бросались к хозяйке в ее роскошной квартире неподалеку от Кремля. Если мать сидела, собаки поднимались на задние лапы, а передние клали ей на колени — точно как она их учила. Это был ее собственный спектакль под названием «Дама с собачкой», исполняемый, впрочем, со свойственной олигархам чрезмерностью.

Корги путешествовали с ней в самолете, который она купила после развода, — роскошном частном лайнере «Манхэттен», отделанном в стиле ар-деко. Для собак даже спроектировали специальные ремни безопасности на сиденьях. Ремни мать приказала оторочить норкой — точно так же, как на креслах, предназначенных для людей.

Мать не вышла снова замуж, а отец повторно не женился. Иногда в колонках светских сплетен Елена видела фотографии, на которых красовалась увешанная драгоценностями дама в вечернем платье под ручку с каким-нибудь московским магнатом. Иногда в социальных сетях мелькали ее снимки из Большого театра или Ботанического сада.

Елена знала, что один из друзей отца после развода предлагал отравить собак. (Сейчас этот джентльмен оказывал содействие сирийскому правительству в Дамаске, именно он помог Асаду припрятать зарин в 2013 году, когда международные наблюдатели уничтожали остатки запасов.) Но отец отказался убивать животных. В отличие от некоторых своих друзей — и некоторых друзей Елены, — он не одобрял случайные убийства и расправы над мирным населением.

Похоже, Елена унаследовала эту характерную особенность от него. В том числе благодаря ей та самая бортпроводница все еще жива. В некотором роде мать обладала более укоренившимся инстинктом убийцы, чем отец. Наглядный пример — бракоразводный процесс, на котором она повела себя абсолютно безжалостно.

Мать довольно рано поняла, что Елена растет папиной дочкой. Впрочем, это было неизбежно, учитывая, как слабо маман интересовалась воспитанием ребенка. А может, так было спланировано изначально. Мать навестила Елену всего один раз, когда та подростком училась в Швейцарии, и ни разу не заявилась в Бостон, куда дочь переехала после колледжа. По правде говоря, Елена не видела ее годами и вовсе по ней не скучала. И сомневалась, что эта женщина скучает по ней.

Она снова просмотрела московскую газету, которую развернула несколько минут назад: насилие в Донецке, укрепление рубля, атака американских беспилотников в Йемене. Последняя новость наверняка привлекла бы внимание Виктора. Только Америке и Китаю пока удалось вооружить дроны, и Америка значительно опережала Китай. Русские испытывали патологическую зависть из-за боевых беспилотников, их военная разведка была буквально одержима американскими проектами. Именно поэтому Виктор проводил много времени с производителями в Эмиратах. ИГИЛ использовал игровые дроны для транспортировки взрывных устройств. А представьте себе дроны-невидимки или даже реактивные дроны, несущие химический боезаряд.

Елена допила чай и вспомнила отцовский самовар из томпака и бронзы — редкую вещь, когда-то принадлежавшую его прапрабабушке. Семье удалось его сохранить вопреки двум войнам и революции. Вопреки Сталину, Маленкову и Хрущеву. Теперь им завладела мать Елены. Разумеется. Эта женщина отхватила даже самовар, который не смогли отнять у Орловых ни большевики, ни нацисты.

Кэсси встретилась с представителем профсоюза за завтраком в кафе на углу Двадцать шестой и Третьей. Брови Дерека Майеса — две толстенькие седеющие гусеницы — нависали над очками в черепаховой оправе. Мужчине было под семьдесят, он почти облысел и начал отращивать второй подбородок. На его летнем пиджаке в бело-голубую полоску пятнами темнела городская пыль, но голубой гармонировал с цветом глаз. Обручальное кольцо было толстым, под стать пальцам.

— Я просмотрел ваше досье, — сказал Майес.

Он ел яичницу-болтунью, жареную картошку и бекон. Кэсси вяло ковыряла ложкой овсянку: и есть не особо хотелось, и ее слегка подташнивало от беспокойства.

— Вы были на рейсе Хьюго Фурнье. Печально известном.

— Типа того.

— Ну и влипли же тогда некоторые. Мертвец в туалете. Взбешенная вдова. Боже мой, вот это удар по имиджу авиакомпании! По профсоюзу! Помните шоу Конана О’Брайена «Сегодня вечером»? А публикации в «Нью-Йорк пост»? А как комики повторяли на все лады забытый сленг? Куколка с тележкой. Воздушная подушка. Небесный пирожок. Будто мы вернулись в шестьдесят седьмой, все снова «стюардессы», а мужчин-бортпроводников не существует.

— О женщинах все с сексуальным подтекстом. Мужчин унижают немного иначе. Почти во всех прозвищах есть слово «мальчик».

Собеседник кивнул:

— Мальчик на соке. Мальчик с тележкой.

— В любом случае я не была среди тех, кто решал, что делать с телом.