– Да вы уже обстрелянные! Впрочем, есть решение оформить вас как отряд самообороны при жэке. – Гранович достал из ящика стола лист и положил перед собой. – Подержи, пожалуйста, – попросил он Эльзу.

Эльза держала лист, и Гранович стал быстро читать:

– «Командиру участка МПВО. Зачислить бойцами группы самозащиты Воронежского жэка ребят в количестве 12 человек по прилагаемому ниже списку… Командиром отряда назначается…» – продолжил читать Гранович и замолк. – Запамятовал твою фамилию, – обратился он к Витьке.

– Стогов, – ответил Виктор и при этом вспомнил, что «запамятовать» фамилию Гранович никак не мог: при первой встрече, обиженный, он так и не назвался.

– «…Обеспечить, – продолжал Гранович, – военное обучение по программе ПВХО[16]и оказания первой медицинской помощи. Снабдить санитарными сумками с перевязочным материалом и другим полагающимся инвентарем. Включить в графики дежурства на санпостах в убежищах, на крышах, а также проверки светомаскировки и на других объектах с учетом возрастных возможностей. Начальник МПВО Московского района…» – И Гранович поставил витиеватую подпись. – Помните, ребята, вас включили отнюдь не в пионерскую игру. Здесь ранят и убивают не понарошку. Вы стали бойцами армии МПВО, а чем в главном армия отличается от гражданских организаций? – задал Гранович вопрос и глянул выжидательно на Витьку.

– Военной формой! – выпалил Стогов.

– Правильно, но не главное… – Гранович по очереди стал переводить вопрошающий взгляд с одного мальчика на другого.

– Оружием.

– Общим питанием.

– Все живут в казарме, – гадали ребята.

– Нет, братцы. Самое главное – это дисциплина, строгая и обязательная для всех, от наркома обороны до рядового красноармейца.

В армии нет слов «не хочу», «не буду». Поэтому то, что вам скажут ваши командиры, закон. Ну, желаю успеха! Я буду лично следить за вашей работой.

Теперь вместе ребята собирались только на занятия в красном уголке жэка. А после сдачи норм их распределили по взрослым группам самозащиты, и Витька стал полководцем без войска. Но его это не огорчало, потому что он занимался серьезным делом, а кроме того, на все задания ходил в окружении своей верной тройки с «огнеопасными» фамилиями. О делах остальных ребят своего отряда он все знал. Например, Сенька Фуражин и Толик Красин выследили сигналыцика-диверсанта. Свистками призывая взрослых, они преследовали его до насыпи железной дороги в конце Боровой улицы, где он был схвачен военным патрулем. Враг даже стрелял в ребят. Но они не струсили, когда раздались выстрелы. Об их подвиге был выпущен листок в стенной печати районного штаба МПВО.

Все, кто узнавал об этом, с трудом верили их рассказам. Да и как поверить: оба «тюфяки», как называли их во дворе, оба упитанные, медлительные. А Красин еще и в очках. Наверное, из-за этих очков он был самым рассудительным, никогда не лез в драки, уступал даже тем, кто был физически слабее, но нахрапистее. Он никогда не ходил в атаку на «белых», боясь уронить очки. Сенька же Фуражин всегда был начальником штаба. Он хоть и поднимался в атаку, кричал «ура», но прибегал в занятую «крепость» «белых» последним, когда там уже наступало перемирие, по-настоящему перевязывали ссадины, лечили разбитые носы.

Первое же задание по проверке светомаскировки в домах и дворах своей улицы ребята выполнили с такой тщательностью, что начальник сектора МПВО, разглядывая длинный список нарушителей, откровенно признался, что без помощи ребят взрослые вряд ли смогли бы провести эту операцию.

С прикреплением ребячьего отряда заметно повысилась оперативность работы штаба МПВО. Непрекращающиеся бомбежки и обстрелы постоянно нарушали телефонную связь. Мальчишеские ноги доносили сведения в любой конец района намного быстрее, чем можно было это сделать, отыскивая и восстанавливая оборванный провод. Путь ребят был короче, чем у взрослых. Они пробирались из двора во двор по только им известным путям, через заборы, крыши сараев, проломы разрушенных домов.

Теперь они только по возрасту были детьми – по восприятию происходящего стали уже взрослыми. Настоящая война оказалась совсем не привлекательной, романтической, интересной. Она не допускала повторений неудавшейся атаки «красных» «белыми» или наоборот, в ней не было перемирия, отдыха днем или ночью. Она вся была несправедливой, потому что, отобрав довоенную беззаботность, навязала нужду, горе, разрушения, кровь и смерть.

Из жизни ребят выпали игры и шалости. Из общения исчезли смех и шутки. Теперь со взрослыми они чаще говорили о том, что еще не сделано и что надо, именно надо, а не хотелось бы сделать. Между собой они делились известиями с фронта от отцов и братьев, а также о том, что и где разрушено, взорвано, сгорело, кто пострадал от артобстрела или бомбежки.

Война приучила их и к крови.

…Однажды группа дежурила на посту МПВО под руководством уже знакомой им строгой Наташи. По радио завыла сирена, предупреждая о вражеском налете. Но вместо бомбежки начался артобстрел. Это безошибочно определил каждый из ребят.

Взрывы снарядов крупного калибра раздавались где-то рядом. Наташа приказала всем лечь на пол. И вовремя приказала. Близкий взрыв основательно встряхнул соседний дом. Осколки выбитых стекол долетели до противоположной стены комнаты. Девушка выждала минут пять после последнего взрыва и скомандовала:

– Пошли!

Они прибежали к деревянному дому раньше всех. Пожарных еще не было. Ближайший от дороги дом, с проломленной стеной и изрешеченный осколками, уже занимался изнутри огнем.

Наташа увидела на клумбе перед домом лежащую женщину, в спине которой торчал кусок фигурно вырезанной доски, вырванной из перил крыльца. Ребята замерли от ужаса. К женщине кинулась одна Наташа.

– Что стоите? Помогайте! – скомандовала она, стаскивая с себя санитарную сумку.

Ребята стояли как вкопанные. Кроме Эльзы и Витьки, никто не приблизился к раненой.

– Эльза, бери ножницы, режь кофту! – сказала Наташа и стала готовить бинты.

Но едва Эльза коснулась кофты, пропитанной кровью, руки ее обмякли, она побледнела и стала медленно валиться на бок. Витька едва успел ее придержать.

– Медуза! – с упреком прошептала Наташа, глянув на Эльзу. – Давай, Витя, режь ты!

Виктор, до этого с ужасом смотревший на окровавленную кофту, теперь больше испугался того, что и о нем могут сказать так же. Не думая, он начал кромсать мокрую ткань неудобными медицинскими ножницами.

– Вытаскивай доску, а я заткну рану тампоном, – приказала Наташа.

Это уже было выше Витькиных сил. Он протянул трясущиеся руки к доске и замер.

– Не, я не могу, – еле пролепетал он.

Наташа глянула на его испуганное лицо.

– Тоже мне… Тогда держи тампон. Как только выдерну доску, закрывай рану!