И тут ее словно обдало холодом: может быть, все находили. В первый день.

Она поежилась, чувствуя в то же время необъяснимое радостное волнение, мешавшее вспомнить, почему в Хилл-хаусе странно просыпаться счастливой.

— Я умираю от голода! — Теодора замолотила в дверь ванной, и Элинор быстро схватила халат. — Учти, сегодня ты должна быть как солнечный лучик! — крикнула Теодора из своей комнаты. — День ужасно хмурый, мы просто обязаны его озарить!

Кто до завтрака поет, тот заплачет перед сном, напомнила себе Элинор, заметив, что вновь вполголоса напевает «полно медлить, счастье хрупко».

— Я считала себя лентяйкой, — самодовольно продолжала Теодора через дверь, — но до тебя мне как до луны. Ты просто исключительная копуша. Сколько можно намываться? Уже чистая, идем есть.

— Миссис Дадли подает завтрак в девять. Что она подумает, когда мы заявимся довольные и сияющие?

— Она будет рыдать от обиды. Как ты думаешь, кто-нибудь звал ее ночью на помощь?

Элинор критически оглядела намыленную ногу.

— Я спала как убитая.

— И я. Если через три минуты не будешь готова, я приду и утоплю тебя в ванне. Я хочу завтракать!

Элинор думала, что очень давно не наряжалась так, чтобы выглядеть солнечным лучиком, не испытывала голода перед завтраком, не просыпалась с таким ясным ощущением себя и таким желанием за собой ухаживать; даже зубы чистить было на удивление приятно. Все потому, что я выспалась, сказала она себе; только сейчас я по-настоящему поняла, как плохо спала после маминой смерти.

— Еще рассусоливаешь?

— Иду-иду! — Элинор подбежала к двери, вспомнила, что заперла ее с вечера, и тихонько повернула ключ.

Сегодня Теодора была в клетчатом платье — яркое пятно на фоне темных панелей. У Элинор мелькнула мысль: наверняка она получает удовольствие от каждой минуты — когда одевается, или моется, или ест, или спит, или разговаривает. Возможно, ей вообще безразлично, что думают про нее окружающие.

— Ты хоть понимаешь, что мы можем еще час искать столовую? — сказала Теодора. — Хотя вдруг нам оставили карту… Люк и доктор давным-давно встали. Я говорила с ними через окно.

Ну вот, все интересное начали без меня, подумала Элинор, завтра я проснусь раньше и тоже буду разговаривать через окно.

Они спустились по лестнице и прошли через вестибюль. «Здесь», — сказала Теодора, уверенно дергая ручку, но за дверью была сумрачная гулкая комната, которой девушки еще ни разу не видели. «Здесь», — сказала Элинор, но за выбранной ею дверью оказался узкий коридор в маленькую гостиную, где они сидели вчера вечером.

— Это другой конец вестибюля. — Теодора ошарашенно повернулась. — Черт! — Она запрокинула голову и крикнула: — Люк! Доктор! Ау!

Издалека донеслись ответные голоса, и Теодора шагнула к следующей двери.

— Если они думают, — бросила она через плечо, — что я буду вечно метаться по этому гадкому вестибюлю, дергая одну ручку за другой, голодная, как зверь…

— По-моему, сюда, — сказала Элинор. — Там темная комната, а за ней столовая.

Теодора снова аукнула, налетела на какую-то мебель и чертыхнулась. Тут дверь в другом конце комнаты растворилась, и доктор сказал:

— Доброе утро.

— Гадкий, мерзкий дом, — проворчала Теодора, потирая колено. — Доброе утро.

— Конечно, вы теперь не поверите, — сказал доктор, — но три минуты назад мы оставили все двери открытыми, чтобы вам не искать дорогу. Они захлопнулись у нас на глазах за миг до того, как мы услышали ваш голос. Что ж. Доброе утро.

— Копченая селедка, — подал голос Люк из-за стола. — Доброе утро. Надеюсь, дамы, вы любите копченую селедку на завтрак.

Они прошли сквозь тьму ночи и встретили утро в Хилл-хаусе; теперь они были одна семья и здоровались как близкие люди, садились на те же стулья, что вчера вечером, — за этим столом у каждого из них было свое место.

— Обильный и сытный завтрак в девять часов утра — явно одно из условий миссис Дадли, — продолжал Люк, размахивая вилкой. — Мы уже начали гадать, не предпочитаете ли вы кофе с булочкой в постель.

— В любом другом доме мы добрались бы до столовой куда быстрее, — сказала Теодора.

— Вы правда оставили двери открытыми? — спросила Элинор.

— Потому мы и поняли, что вы идете, — ответил Люк. — Двери вдруг захлопнулись у нас на глазах.

— Сегодня мы приколотим их гвоздями, чтобы не закрывались, — объявила Теодора. — Я буду ходить взад-вперед по дому, пока не научусь находить еду десять раз из десяти. Я всю ночь спала со светом, — поведала она доктору, — но ничего не произошло.

— Было очень тихо, — кивнул доктор.

— Вы караулили всю ночь? — спросила Элинор.

— Почти до трех, пока «Памела» меня не усыпила. Около двух начался дождь, а до тех пор я не слышал ни звука. Кто-то из девушек один раз вскрикнул во сне…

— Наверное, я, — сказала Теодора без смущения. — Мне приснилась злая младшая сестра у ворот Хилл-хауса…

— Мне тоже. — Элинор посмотрела на доктора, и у нее вырвалось: — Это так стыдно. Я имею в виду, бояться.

— Мы все боимся одинаково, — ответила Теодора.

— Если прятать страх, будет еще хуже, — назидательно произнес доктор.

— Советую до отвала наесться селедкой, — предложил Люк. — Тогда вообще никаких мыслей не останется.

Элинор чувствовала, что разговор, как и вчера, тщательно уводят от темы страха. Возможно, ей позволят иногда высказывать общую боязнь, чтобы другие, успокаивая ее, успокаивались сами и могли больше об этом не говорить. Возможно, ее страхов, которым она так подвержена изначально, хватает на всех. Они как дети, сердито подумала Элинор, каждый подбивает другого идти первым, все готовы обозвать обидными словами того, кто плетется в хвосте. Она отодвинула тарелку и вздохнула.

— Сегодня я не лягу, — говорила Теодора доктору, — пока не обследую здесь все углы. Невозможно полночи гадать, что надо мной и что подо мной. И еще надо открыть часть окон и подпереть двери, чтобы больше не ходить ощупью.

— Повесить таблички, — откликнулся Люк. — Стрелки с надписью: «ВЫХОД».

— Или «ТУПИК», — сказала Элинор.

— Или «ОСТОРОЖНО, МЕБЕЛЬ», — поддержала ее Теодора. Она повернулась к Люку. — Мы обязательно их сделаем.

— Прежде мы все исследуем дом, — сказала Элинор; возможно, чересчур быстро, потому что Теодора взглянула на нее удивленно. — Не хочу, чтобы меня бросили на чердаке или в каком-нибудь таком месте.

— Никто не собирается тебя бросать, — ответила Теодора.

— Тогда я предлагаю, — сказал Люк, — первым делом допить то, что осталось в кофейнике. Затем отправимся нервно бродить по комнатам, силясь отыскать в них какую-нибудь разумную систему и оставляя по пути все двери открытыми. Вот уж не думал, — он скорбно покачал головой, — что мне предстоит унаследовать дом, в котором без табличек можно заблудиться.