— Ты упадешь, — сказал Люк.

Элинор ойкнула. Она с трудом оторвала взгляд от башни и обнаружила, что сильно отклонилась назад, держась за перила террасы.

— Не доверяй своему чувству равновесия в моем очаровательном Хилл-хаусе, — продолжал Люк.

Она глубоко вдохнула, и тут доски ушли у нее из-под ног. Люк подхватил Элинор и держал, покуда она силилась восстановить равновесие в мире, где лужайка и деревья как будто стояли под углом, а небо шло кругом и заваливалось вбок.

— Элинор? — произнесла рядом Теодора. Слышались быстрые шаги доктора — он бежал к ним по террасе.

— От этого подлого дома только и жди подвоха, — сказал Люк.

— Элинор? — спросил доктор.

— Все хорошо. — Элинор тряхнула головой. Ее еще немного шатало. — Я откинулась, чтобы разглядеть крышу башни, и у меня поплыло перед глазами.

— Она стояла почти под сорок пять градусов, когда я ее подхватил, — сказал Люк.

— У меня сегодня раз или два было такое чувство, — сообщила Теодора, — будто я иду по стене.

— Отведите ее в дом, — распорядился доктор. — Внутри на самом деле гораздо легче.

— Правда, все уже прошло, — смущенно забормотала Элинор.

Она медленными, неуверенными шагами добралась до парадной двери, которая оказалась закрытой.

— Мы вроде бы ее подперли. — Голос Элинор дрогнул.

Доктор вышел вперед и толкнул тяжелую дверь. Вестибюль за время их отсутствия вернулся в исходное состояние: все двери, которые они оставили нараспашку, были аккуратно закрыты. Когда доктор распахнул дверь в бильярдную, то стало видно, что и дверь в столовую захлопнута, а стул, которым они ее придвинули, стоит на прежнем месте у стены. В будуаре и в гостиной, в салоне и в оранжерее двери и окна были закрыты, шторы задернуты. Повсюду вновь воцарилась тьма.

— Это миссис Дадли, — сказала Теодора, плетясь за доктором и Люком, которые быстро переходили из комнаты в комнату, распахивая и припирая двери, рывком отодвигая шторы и впуская в дом теплый сырой воздух. — Вчера миссис Дадли закрыла дверь, как только мы с Элинор отошли, потому что предпочитает закрывать их, не дожидаясь, пока они захлопнутся беспричинно. Двери должны быть закрыты, и окна должны быть закрыты, и тарелки должны быть на полках…

Она залилась дурацким смехом. Доктор обернулся к ней и раздраженно нахмурил брови.

— Миссис Дадли надо запомнить свое место. Иначе я сам приколочу двери гвоздями, чтобы не захлопывались.

Доктор свернул к проходу, ведущему в будуар, и с грохотом шваркнул дверью о стену.

— Главное, не выходить из себя, — добавил он, злобно пиная дверь.

— Херес в салоне перед ланчем, — дружески предложил Люк. — Дамы, прошу.

2

— Миссис Дадли, — сказал доктор, откладывая вилку, — суфле вам удалось.

Экономка мельком взглянула на него и ушла на кухню с пустым блюдом.

Доктор вздохнул и устало повел плечами.

— После вчерашнего ночного бодрствования мне надо вздремнуть днем, а вам, — обратился он к Элинор, — хорошо бы полежать часок. Возможно, всем нам не помешает регулярный дневной отдых.

— Ясно, — весело ответила Теодора. — Заведу себе привычку спать после ланча. Дома она может показаться странной, но тогда я объясню, что такое расписание было у нас в Хилл-хаусе.

— Допускаю, что мы не будем высыпаться по ночам, — сказал доктор, и едва ощутимый холодок пробежал над столом, приглушив блеск серебра и яркие цвета фарфора: легкое облачко, которое проплыло по комнате и привело за собой миссис Дадли.

— Без пяти два, — сказала она.

3

Элинор с удовольствием поспала бы днем. Вместо этого она лежала на кровати в зеленой комнате и смотрела, как Теодора красит ногти. Время от времени девушки лениво обменивались репликами. Элинор не смела признаться себе, что ушла сюда потому, что боялась остаться одна.

— Обожаю себя украшать, — сказала Теодора, любуясь своими пальцами. — Хорошо бы раскраситься с ног до головы.

Элинор устроилась поудобнее.

— Золотой краской, — бездумно ответила она.

Из-под полуприкрытых век сидящая на полу Теодора виделась ей неопределенным пятном цвета.

— Лак для ногтей, духи и соль для ванны, — произнесла Теодора таким тоном, будто перечисляла города на Ниле. — Тушь для ресниц. Ты слишком мало об этом думаешь.

Элинор рассмеялась и закрыла глаза совсем.

— Некогда, — сказала она.

— Что ж, — решительно объявила Теодора, — придется тебя перевоспитать. Терпеть не могу бесцветных женщин. — Она засмеялась, показывая, что дразнится, и продолжила: — Для начала я покрашу тебе ногти на ногах.

Элинор со смехом протянула босую ногу. Через мгновение она в полусне ощутила холодное прикосновение кисточки и вздрогнула.

— Уж наверняка такая прославленная гетера привыкла к услугам камеристок, — сказала Теодора. — У тебя пятки грязные.

Элинор в ужасе села и глянула на свои ноги: пятки действительно были грязные, а ногти — выкрашены алым.

— Это гадко, — выговорила она, готовая разрыдаться, и тут же невольно прыснула, увидев Теодорино лицо. — Я пойду вымою ноги.

— Ну ты даешь. — Теодора смотрела на нее во все глаза. — Глянь. У меня тоже пятки грязные, глупышка. Честное слово. Глянь же.

— И вообще я не люблю, когда меня обслуживают, — сказала Элинор.

— Ну ты и психованная! — весело ответила Теодора.

— Я не люблю чувствовать себя беспомощной. Моя мама…

— Твоя мама пришла бы в восторг от твоих красных ногтей, — сказала Теодора. — Тебе очень идет.

Элинор снова посмотрела на свои ноги.

— Это гадко, — вырвалось у нее. — Я хочу сказать — на мне. Я почему-то чувствую себя очень глупо.

— Так гадко или глупо? — Теодора принялась собирать свои флакончики. — В любом случае я не стану смывать с тебя лак. Вот проверим, уставятся ли доктор с Люком на твои ноги.

— Что я ни говорю, ты все так вывернешь, чтобы звучало глупо, — сказала Элинор.

— Или гадко. — Теодора серьезно взглянула на нее. — У меня такое чувство, Элинор, что тебе пора отсюда уезжать.

«Смеется она надо мной? — мелькнуло у Элинор. — Или правда считает, что мне тут не место?»

— Я не хочу, — сказала она.

Теодора вновь глянула на Элинор, быстро отвела глаза и легонько тронула ноготь у нее на ноге.

— Лак высох. Я идиотка. Просто испугалась чего-то. — Теодора встала и потянулась — Идем поищем остальных, — сказала она.

4

Люк стоял в коридоре второго этажа, устало прислонившись к стене; его голова касалась золоченой рамы, в которую был заключен эстамп с изображением руин.