Рыцарь поймал себя на мысли, что раздраженная и скорая на язык она ему нравилась гораздо больше, чем когда ластилась и пыталась вертеть им, как пешкой. Поверх простого домашнего платья, в котором он ее не видел ни разу, да и видеть не следовало, был накинут большой серый пуховый платок, который доставал чуть ли ей не до пят. Черные волосы собраны наспех шпильками в кривоватый узел, из него выбивались тонкие длинные пряди, падали ей на лицо, а она с раздражением откидывала их назад.

– Тебе наверно интересно, что мне нужно.

– Не особо, но ведь ты все равно расскажешь.

Эберт вздохнул и поманил рукой своих помощников. Те тут же стали топать тяжелыми грязными сапогами по начищенной до блеска лестнице. Лицо Сольвег аж побледнело от возмущения, и он понимал, что дальше будет только хуже. А что он ей скажет? «Дорогая, я шел этим прекрасным утром по улице, нашел труп своего слуги и решил занести тебе как подарок на свадьбу?» Здоровяки без особой осторожности грохнули тело на мраморные плиты. Плащ откинулся, и из-под его полы показалась белая исцарапанная когтями рука. Сольвег в ужасе отшатнулась.

– Ты что, убил человека и решил, что я буду тебя покрывать?!

– Тише, тише, – перебил ее Эберт, поспешно оглядываясь по сторонам. – Никого я не убивал. Сольвег, с моим слугой случилось несчастье и мне нужна твоя помощь. Если бы ты увидела, ты бы поняла, но большего я объяснить тебе не могу.

Сольвег скрестила на груди руки. Ее лицо оставалось невозмутимым, а упрямства в ней, как у ослицы, не меньше. Ей совершенно все равно, будь тут хоть море трупов да сама Смерть с косой в придачу в сером саване – она все равно с пеной у рта будет возмущаться и отказываться уходить на тот свет только потому, что с ней обошлись без должного почтения, подобострастия и объяснений.

– Что помешает мне закрыть сейчас эту дверь у тебя перед носом?

Рыцарь вздохнул. Вряд ли есть хоть одна такая же упрямая женщина. И такая же храбрая – перед ней труп лежит, другая бы заголосила и грохнулась в обморок, а эта даже бровью не повела.

– Поверь, тебе это видеть не стоит.

– Поверь, – лучезарно улыбнулась она. – В противном случае я вызову стражу, и ты полдня будешь говорить дознавателям, что это не ты.

Она сладко зевнула, потянулась, как кошка. Его помощники, не скрывая, любовались ей. Это ужасно, думалось ему, оставь женщину без внимания на несколько дней – и она с превеликой радостью сама создаст тайное братство по охоте за твоей головой – и это еще если повезет. Он представил себе, какие могут быть ближайшие годы жизни с этой миловидной мегерой и отчего-то ему стало смешно. Однако смеяться ранним утром с трупом у ног у дома невесты было бы несколько опрометчиво.

– Не говори, что я не предупреждал, – Эберт закусил губу и откинул носком сапога плащ с тела. Кровавая рваная дыра в груди предстала во всей красе. Сольвег с любопытством наклонилась, но не сказала ни слова, только краска сбежала с ее губ и щек, и рыцарь невольно протянул ей руки, испугавшись, что она лишится чувств. Она его оттолкнула, глубоко вздохнула и подняла голову.

– Значит, это твой слуга? – переспросила она.

– Да, – кивнул рыцарь. – И это я послал его вечером из дома, это моя вина…

– Ах, избавь, – поморщилась Сольвег. – Избавь меня от красноречивых угрызений совести, ты ведь знаешь, что твоей вины здесь нет. Это явно какой-то безумец…

– Это явно чудовище, – встрял сын кузнеца, надеясь обратить внимание красавицы на себя. – Как пить дать чудовище, госпожа, негоже вам на такое глядеть своими чудесными глазками…

– Да, да… – кисло пробормотала Сольвег, не повернув головы, и презрительно поджала губы. – Так чего от меня ты хочешь?

Эберт смотрел на ее спокойное бледное лицо, ледяные глаза, слышал сухую деловитость в голосе, там, где прежде был только слащавый обман – и отчего-то ему стало приятно и просто. Будто не перед его ногами лежало растерзанное тело слуги в окружении тройки свидетелей, которых вряд ли заставишь держать язык за зубами.

– Эберт?..

Недовольный замешательством взгляд, тонко поджатые губы. Вроде раньше она не называла его просто Эбертом. Вечное «сир» или величала семейным именем – хорошо это или плохо?

– Да, прости. Я понимаю, это звучит дико. Но можно ли оставить здесь тело на пару часов? Здесь дело нечисто, а нести через весь город в мой дом – всполошится народ. Я не хочу показывать тело первому попавшемуся могильщику. Ты видишь подобных людей, – он понизил голос и кивнул в сторону своих же помощников. – Весть о «чудовище», о его якобы связи с домом Гальва разлетится как ветер. Понимаешь сама – ни отец, ни городской Совет, ни жители меня за такое по голове не погладят…

– А, стало быть, репутация невесты для тебя значит меньше своей? – Сольвег хищно улыбнулась и наклонила голову на бок. – Не отвечай. Это всего лишь шутка. Мое мнение здесь не важно, ведь ты теперь почти хозяин этого дома.

Знай он ее чуть хуже, не расслышал бы нотки горечи и притупленной застарелой обиды. Он слегка поклонился ей и постарался сказать так искренне, как только мог.

– Я хочу, чтобы в этом доме ты всегда чувствовала себя хозяйкой вне зависимости ни от чего. Оттого и прошу у тебя дозволения, Сольвег.

Та молчала, все еще сонно щурилась и смотрела в сторону.

– Позволь мне привести человека, которому я доверяю. Он осмотрит раны, скажет, что случилось, а потом предадим тело земле, и ты обо всем позабудешь. Это будет только мое дело, и я не буду тебе докучать.

– Ты пришел с трупом к моим дверям, и ты мой жених, – Сольвег зябко поежилась и посмотрела ему в глаза. – Если я захочу, это будет моим делом, помни об этом.

Она наконец распахнула двери, отошла чуть-чуть в сторону, давая дорогу. Кузнец и его сыновья осторожно внесли тело внутрь.

– Положите в последнюю дверь направо, – крикнула Сольвег им вслед, кутаясь в шаль. – Вот удивится эта дуреха Иветта, когда обнаружит тело в чулане.

Она зашла внутрь. Стук ее каблучков мерно раздавался по коридору. Эберт неловко пошел за ней. Кузнецу он кивнул и сунул в руку еще монету. – Позови сюда мастера Талмана. Да побыстрее. Где он живет, ты знаешь,

Кузнец проворно поспешил к дверям, сыновья остались нелепо сидеть рядом с телом, как часовые. Рыцарь посмотрел вслед уходящей невесте, неловко огляделся в пустом коридоре и, проклиная свой крайне удачно начавшийся день, поплелся за ней. Откровенно говоря, его изрядно клонило в сон. Ночной визит Каи-Марты, ранний подъем да и все остальное начало ощутимым грузом давить на виски и веки.

Он боялся, что Сольвег вновь уйдет в свои покои. Вновь начнется странное представление, где он явно лишний, да и текст роли ему не раздали, вновь она оскорбится, запомнит обиду, а не так, вовсе не так он хотел отплатить ей за помощь – ведь сегодня была она совершенно иная. Но Сольвег к себе не свернула. Домашнее светло-коричневое платье слегка шуршало по полу, шелестело складками, кончик шали почти спустился до пят. Она вошла в небольшую гостиную в конце коридора, где и гостей-то не принято принимать – слишком мала, слишком домашняя. На полках книжного шкафа лежал тонкий слой пыли, который методично смахивала заспанная служанка. Ни горничная, ни хозяйка интереса друг к другу не проявили. Интересно, подумалось Эберту, хватает ли Альбре денег платить даже такой ленивой прислуге. А каково-то Сольвег, привыкшей с детства к толпе камеристок, обходиться почти деревенской девчонкой без рекомендаций. Оттого и не увидеть на ее волосах теперь сложных пышных причесок, на которые в былые годы уходили часы, сложные кудри и косы, узлы, вплетенный жемчуг и искорки блесток. Сейчас из полураспавшегося узла на затылке выбиваются длинные пряди, которые она сама без помощи служанки неумело и торопливо заколола булавками, шпильками, пока торопилась выйти к нему. Длинный черный блестящий локон щекотал ее шею, спускался по ключицам все ниже. Она села в просторное кресло, откинула голову к спинке. Поманила пальцем служанку, что-то быстро ей процедила сквозь зубы – та поклонилась и мышью юркнула к выходу. Эберт стоял в дверях и смотрел на нее. А что еще он мог сделать. Уйти он не мог, а что делать дальше он и не знал. Ждать, пока кузнец найдет врача Талмана, а когда это будет, кому это ведомо.