– Прости, Анечка, что бросила тебя. С праздником! Извини, вчера не смогла с тобой связаться.

Я в ответ:

– Ой, не стоит беспокоиться. Понимаю, дел много. И тебя с прошедшим женским днем.

А сама думаю: «Надеюсь, ты не скоро приедешь ко мне в гости».

Бурбонская продолжала:

– Я по тебе так соскучилась! Прямо до слез! Анечка, извини за просьбу. Позвони Гене, я не могу с ним связаться, очень волнуюсь. Здесь один телефон на пять этажей, очередь к нему, как в мавзолей. А я пока стоять не могу, привязана к гире. И не дойду до аппарата.

Я ничего не поняла.

– К гире?

Бурбонская смущенно пробормотала:

– Я ногу сломала, нахожусь в клинике.

Воспитание и милосердие велели мне поехать к ней.

Анна схватилась за виски.

– Матерь Божья! Затрапезная городская больница. Бурбонская в коридоре лежит, якобы мест в палате нет. Сестры злые, хуже крыс! Воняет отвратительно. Врача не найти. Еда! Лучше не описывать манную кашу, которую я увидела. Кошмар и катастрофа.

Я чуть не зарыдала.

– Ксения, почему вы лежите в таких условиях? Как попали в самую ужасную столичную клинику? Тут, похоже, одни бомжи!

Она забормотала:

– На улице я упала, «Скорая» меня с тротуара забрала. Нога болела так сильно! Я не очень понимала, кто и что со мной делает.

Я возмутилась:

– А Гена что?

Бурбонская стала пододеяльник теребить.

– Позвонить сама ему не могу. Как встать-то? Просила всех, кого тут видела. Кто-то мимо прошел, но встретились и добрые люди, пообещали с мальчиком связаться, потом объясняли: он трубку не снимает. Прости, Анечка. Не хотела тебя обременять. Но я попала в безвыходное положение. Очень о Гене беспокоюсь. Он, наверное, голодный, носит грязные рубашки. Сделай одолжение, возьми ключи, съезди ко мне домой, найди Геночку. И, пожалуйста, привези денег. Тут за плату отношение меняется! Сейчас объясню, где я их держу.

Понимаете, Татьяна? Ксения лежит в аду и тревожится о здоровенном лоботрясе! Геннадий тогда уже был взрослым мужиком. Я первым делом полетела к завотделением. Есть у меня один старинный знакомый, чье имя для медиков, как священная корова. Я из кабинета заведующего позвонила этому приятелю, вкратце ситуацию описала и трубку горе-начальнику сунула. Жаль, вы лицо местного Гиппократа не видели. После разговора он промямлил:

– Не знал же, что вы близкие знакомые самого нашего великого!

Я ему ответила:

– Теперь вы в курсе. Позаботьтесь о Ксении, иначе ваш великий по моей просьбе сам сюда приедет. Царской рукой швабру возьмет, которую техничка у изголовья больной Бурбонской поставила, и даст вам ею по башке. А потом на улицу выметет, и вы более ни в одну клинику не устроитесь.

Через час Ксению перевели в отдельную палату, прибежала медсестра, остальной персонал стал перед Бурбонской ковром стелиться. Пока Ксюшу перемещали, я поехала к ней домой. Время было обеденное, отперла дверь – тишина. Я решила, что дома никого нет, направилась в кабинет, нашла коробку, где, по словам Ксении, деньги лежали. Открываю, пусто!

Я занервничала. Неприятное положение. Хозяйка попросила привезти деньги, она уверена, что их в коробке достаточно. Я же возвращаюсь и сообщаю: ничего нет! Какие мысли у Бурбонской возникнут? Шляхтина присвоила ее средства. Весьма щекотливая ситуация. Вдруг слышу шаги за спиной. Оборачиваюсь. Гена! В халате! Лицо опухшее. Он так изумился:

– Здрасти! Как вы попали в мою квартиру?

Понимаете? «Мою квартиру!» И запах перегара на весь кабинет.

С огромным трудом я удержалась от рукоприкладства, ладонь чесалась ему оплеуху дать.

Вежливо осведомилась:

– Знаешь, где твоя мама?

Гена пожал плечами.

– В командировку улетела.

И у нас состоялся такой диалог.

– Куда?

Парень глаза выпучил.

– Она не сказала, часто летает по работе.

– И никогда не сообщает, где проведет время?

– Почему? Говорит. А сейчас не сказала, мать капризная.

– Гена, Ксения в больнице.

– Да?

– Она ногу сломала.

– А-а-а!

– Одевайся.

– Зачем?

– Поедешь к матери.

– Зачем?

– Еду ей отвезешь!

– Чего, там не кормят? И у меня продуктов нет.

– Купи!

– Денег нет!

– Возьми в коробке!

– Они закончились.

Я набрала полную грудь воздуха, открыла рот, и вдруг раздался девичий голос:

– Генка, ты где? Свари кофе. Ау!

Геннадий убежал.

Анна потрясла головой.

– И в ту минуту мне стало понятно, почему Ксения к нам с Леной прилепилась и отстать не хочет. У нее в то время материальное положение было куда лучше, чем у нас, квартира шикарная, работа престижная. Но Бурбонская была до слез одинока. Ни мужа, ни родителей, ни близких подруг. Я жила финансово напряженно, и тоже без супруга и отца с матерью. Но! Рядом дочь, она меня любит, в нашем доме теплая атмосфера. На столе не белый хлеб, черный. Но я его ем, зная, что рядом девочка, которая меня никогда не бросит, не обманет, не продаст. А у Ксении к чаю изысканные пирожные, но это все, что у нее есть.

Анна заложила за ухо прядь волос.

– И я перестала злиться, когда она внезапно в дверь звонила, поняла – Ксении просто нужен близкий человек рядом. Почему она меня выбрала на эту роль? Отчего ко мне потянулась? Понятия не имею. Один раз Бурбонская сказала:

– Мы с тобой родня, прямо сестры!

Я возразила:

– Навряд ли. У моих родителей, кроме меня, детей не было, папа с мамой тоже единственными были в своих семьях. Ну как мы с тобой можем быть сестрами?

Она помолчала, потом уточнила:

– Можно стать родными по жизни. Подружиться очень тесно. Помнишь себя года в три-четыре?

Мне стало смешно.

– Никто не может рассказать, как он жил в столь юном возрасте. Мои первые воспоминания относятся к школьным годам. Класс второй-третий.

Ксения на меня внимательно посмотрела:

– Я часто во сне вижу серо-голубой дом. Очень красивый, веселый такой, расписной, крыша малиновая. Двор с деревьями. Комната появляется перед глазами. Большая, кроватей несколько, на них кто-то лежит. Две тени. Ввозят койку, пустую. С одной койки берут девочку, кладут на нее. У ребенка кудрявые светлые волосы, малышка очень крепко спит. Ее увозят, локоны свисают, туда-сюда мотаются. Мне почему-то делается жутко, я кричу: