Игрушек было слишком много, чтобы играть со всеми сразу. Махтаб крепко прижимала к себе куклу, в то время как другие дети хватали ее подарки, отнимали их друг у друга и разбрасывали по комнате. Махтаб снова была в слезах, но утихомирить детей было невозможно. Взрослые не обращали никакого внимания на их поведение.

Усадив куклу на колени, Махтаб хмурилась до конца ужина, однако, увидев торт, просияла. С болью в сердце я наблюдала за тем, с каким удовольствием она его ела; к сожалению, я не могла преподнести ей самый желанный подарок.

После дня рождения Махтаб стало еще тоскливее. Пришел сентябрь. Вот уже три недели, как мы должны были быть дома.

Вскоре последовала еще одна годовщина, которая усилила мою депрессию. Годовщина смерти имама Резы, основоположника шиизма. В этот день правоверный шиит должен поклониться праху имама, но, поскольку он был захоронен во вражеском Ираке, мы отправились к гробнице его сестры в Рей, бывшую столицу Ирана, в часе езды на юг.

В то утро было еще по-летнему знойно. Температура воздуха наверняка превышала 100 градусов по Фаренгейту. Мысль о том, что мне предстоит по такой жаре целый час трястись в переполненной машине, да еще в тяжелом облачении, и все это ради того, чтобы побывать на священной могиле, которая ничего для меня не значила, приводила меня в неописуемый ужас.

– Я не хочу ехать, – сказала я Махмуди.

– Надо, – ответил он не допускающим возражений тоном.

Я пересчитала родственников, собравшихся в доме Амех Бозорг. Их было двадцать человек, и все они должны были втиснуться в две машины.

Махтаб была так же раздражена и расстроена, как и я. Перед выходом из дома, в ванной, мы в очередной раз вознесли нашу молитву: «Господи, пожалуйста, помоги нам живыми и невредимыми вернуться домой».

По случаю этого грустного торжества Махмуди заставил меня облачиться в плотную, черную чадру. В переполненной машине мне пришлось сидеть у него на коленях, а Махтаб посадить на колени к себе. После часа утомительнейшей езды в облаке пыли мы добрались наконец до Рея и, выйдя из машины, очутились в толпе укутанных в черное, толкающихся и бранящихся паломников. Мы с Махтаб, уже по привычке, встали в очередь к входу для женщин.

– Махтаб может войти со мной, – сказал Махмуди. – Я возьму ее на руки.

– Нет! – завизжала она.

Он попытался взять ее за руку, но она вырвалась. Люди, привлеченные шумом, начали оглядываться.

– Не-е-ет! – вопила Махтаб.

Разозлившись, Махмуди схватил ее за руку и грубо оттащил от меня. При этом он с силой пнул ее в спину.

– Не смей! – закричала я.

Путаясь в тяжелой чадре, я ринулась на помощь своей дочери.

Гнев Махмуди мгновенно обратился на меня: он орал во все горло, изрыгая все английские ругательства, какие только знал. От собственного бессилия я расплакалась.

Теперь уже Махтаб устремилась мне на выручку, протиснувшись между нами. Махмуди взглянул на нее, и его словно осенило, кто был всему виной. В слепой ярости он наотмашь ударил ее по лицу тыльной стороной ладони. Из разбитой верхней губы в пыль закапала кровь.

Отовсюду послышалось: «наджес», что значит «грязная». В Иране кровь считается источником заразы и должна быть немедленно смыта. Но никто и не подумал вмешаться в обыкновенную семейную перепалку. Ни Амех Бозорг, ни другие члены семьи даже не попытались утихомирить Махмуди. Они устремили глаза кто в землю, кто в пространство.

Махтаб громко плакала от боли. Я взяла ее на руки и попробовала остановить кровь краем чадры, а Махмуди все не унимался, выливая на меня поток непристойностей, которых я никогда от него раньше не слышала. Сквозь слезы я увидела его искаженное бешеной ненавистью лицо.

Я попыталась его перекричать:

– Нужно приложить к губе лед.

Вид перепачканного кровью личика Махтаб его немного отрезвил, но не вызвал чувства раскаяния. Махмуди обуздал свою ярость, и вместе мы нашли торговца, который согласился отколоть несколько кубиков от большого грязного куска льда и продать их нам в стакане.

Махтаб жалобно скулила. Махмуди обиженно дулся. А я пыталась «переварить» тот факт, что была замужем за сумасшедшим, который – согласно законам страны, где мне расставили ловушку, – имел надо мной неограниченную власть.

С тех пор как мы стали заложницами Махмуди, прошел почти месяц, и чем дальше, тем глубже он погружался в таинственную культуру своей родины. В мозгу Махмуди происходили какие-то ужасные изменения. Я должна была выбраться из этого ада вместе со своей дочерью, прежде чем он убьет нас обеих.

Спустя несколько дней, когда Махмуди куда-то ушел, а в доме воцарилось обычное послеобеденное затишье, я решилась на попытку к бегству. Вынув из тайника иранские риалы и взяв с собой Махтаб, я потихоньку выскользнула вон. Раз мне не удалось связаться с посольством по телефону, значит, я должна каким-то образом туда попасть. Я надеялась, что в манто и русари меня не примут за иностранку. Я вовсе не хотела ни с кем объясняться. Я плотно намотала на голову русари, чтобы не привлечь к себе внимание пасдара – вездесущей и устрашающей секретной полиции.

– Мам, куда мы идем? – спросила Махтаб.

– Сейчас я тебе объясню. Поторапливайся. – Я не хотела преждевременно вселять в нее надежду.

Мы быстро шли, сами не зная куда, продираясь сквозь пеструю и шумную уличную толпу. От страха у меня замирало сердце. Отступать было уже некуда. Кровь стыла в жилах при мысли о том, в какое бешенство придет Махмуди, когда узнает о нашем побеге, но возвращаться я не собиралась. Я позволила себе легкий вздох облегчения – какое счастье, что мы никогда больше его не увидим.

Наконец мы набрели на здание с надписью по-английски: «Такси». Мы вошли внутрь, взяли такси и уже через пять минут были на пути к свободе.

Я пыталась объяснить водителю, что нам нужно американское представительство при швейцарском посольстве, но он не понимал. Я повторила адрес, который мне продиктовала по телефону мама: Парк-авеню и Семнадцатая улица. При словах Парк-авеню водитель просиял и влился в хаотичный поток машин.

– Куда мы едем, мамочка? – повторила свой вопрос Махтаб.

– В посольство. – Мне дышалось уже гораздо легче. – Там мы будем в безопасности. И сможем оттуда уехать домой.

Махтаб взвизгнула от восторга.

Мы петляли по улицам Тегерана больше получаса и наконец остановились перед австралийским посольством на Парк-авеню. Водитель поговорил с охранником, который направил его за угол. Несколько минут спустя мы подъехали к святая святых – большому современному бетонному зданию с табличкой «Представительство интересов США при посольстве Швейцарии». У железных ворот дежурил иранский полицейский.

Я расплатилась с таксистом и нажала на кнопку селектора, вмонтированного в ворота. Электронное устройство сработало, ворота открылись, и мы с Махтаб очутились на швейцарской – уже не иранской – территории.