Пауза затягивалась, а Черто́в словно споткнулся в мыслях. «Ну, вот бывает так! Бывает! Вроде подготовишься, пусть и не отрепетируешь до идеала, но без наводящих вопросов не получается даже начать. Не стелется его “американская лапша на уши”. Не хватает некой логической плавности и последовательности. Насколько нелепо будет рубить с плеча, дескать, “здравствуйте, господа, мы из Америки, великие изобретатели и “капитаны Немо” на небывалом корабле, дети российских эмигрантов – по-русски говорим и пишем, но сами видите, не всегда понятно и немного безграмотно. И не то что не поверят (как ни крути, путешествие во времени принять ещё сложней) – начинать такое дело с таких сомнительных пассажей мелко и несерьёзно».

Просто ему представилось, как это будет звучать в интерьере обеденного зала, в общем взгляде на многотонный суперледокол, спокойными и простыми глазами предков – капитана и мичмана с парохода императорского флота. Которые вот они – тут и сейчас, лицезрят воочию и удивлённо.

«А в каком качестве это добредёт до столицы, до канцелярий, министерств, до адмиралтейства? Ну, приплыли какие-то из Америки. Предложили нечто инновационное. Ну, так пожалуйте в Петербург, господа хорошие. Подавайте прошение “на Высочайшее имя”. Показывайте свои технические чудеса. Оформляйте привилегии, патентацию. А мы рассмотрим их эдак через годик. Ах, не желаете показываться перед иностранными атташе-шпионами? Экие вы параноики. Ну, так и сидите там, зимуйте, ждите, когда создадим и отправим комиссию, годика через два-три. Вот и получается, что если не удивить, не ошарашить, не заставить шевелиться, то возможно, эта неповоротливая махина под названием Российская империя и не сдвинется. Вот же гадство! Вроде бы такой корректный и приемлемый план летит к чёртовой матери при первом же соприкосновении с действительностью. И то ли ещё будет… Что же делать?»

А подпнул его лейтенант, который тихо кашлянул, чем привлёк внимание.

Волков пришёл на встречу в цифре-камуфляже, как условились, без каких-либо знаков отличия. Однако военным от него несло за версту. Сидел за дальним столиком, вроде как ни при чём, но встретившись взглядом с Черто́вым, вот как будто читал мысли и видел замешательство капитана. И причину… понимающе прищурив глаз: «Что, Андрей Анатольевич, тяжела ноша?»

«Или это только показалось? И прав ведь был, что полумерами не отделаться. И штаб таки, мать-перемать, придётся организовывать. И парень наш, морпех-лейтенант, при любом раскладе в него должен будет войти».

Наконец решив для себя, обратился к старшему из гостей:

– А знаете, Константин Иванович… вы позволите так к вам обращаться? – И получив молчаливое согласие, продолжил: – В таком случае и я для вас Андрей Анатольевич. А то вижу, что «господин Черто́в» всё же режет ваш слух и язык. Не правда ли?

И хозяева, и гости сдержанно покряхтели в натянутых смешках, быстро взяли себя в руки, вернувшись к серьёзному виду.

– Разговор у нас скорей всего будет долгим. Поэтому не лучше ли приказать вашим матросам взойти на борт, в тёплое?

* * *

– Константин Иванович, – дождавшись, когда мичман в сопровождении начальника безопасности покинет помещение, медленно и тяжело начал Черто́в, – то, что я сейчас вам скажу (и расскажу), является самым большим секретом. На данный момент. И не только в России, но и в мире. Чем меньше людей будет знать об этом, тем больше шансов, что удастся использовать все преимущества от этой информации. Скажу более – лишняя болтовня, случайно оброненное слово – жене, друзьям, челяди – может привести к самым плачевным последствиям. Поэтому, если есть возможность оставить вашего помощника в неведении, лучше оставить.

Капитан атомохода сделал маленькую паузу, давая время гостю осмыслить услышанное.

К удивлению, тот не выказал никакого волнения и даже кинул вполне понимающий взгляд, мол, «продолжайте, я и сам вижу, что с вами что-то не так».

– Кстати, – продолжил Черто́в, – однозначно следует взять у всех членов экипажа вашей шхуны подписку о неразглашении. Не знаю, существуют ли сейчас подобные формы…

– Поручительство о сохранении тайны, – помог офицер императорского флота.

– Как-то так… – кивнул капитан, – чтобы ни словом не обмолвились о существовании ледокола под названием «Ямал». А вы… Коль вы теперь по случаю и необходимости оказались замешаны в этом деле, то через вас в первую очередь… вашей помощью и советом будем решать, как нам донести важные вести, наши технические новшества до самого верха, минуя ненужных посредников, лишних «ушей» и не дай бог иностранных агентов.

– Извините, – кашлянул Престин, – вы, как я понял, такой долгой прелюдией готовите меня к чему-то… кхм, страшному. Но что вы имеете в виду под «посредниками»? У меня есть прямое начальство по Морскому ведомству, которому я обязан доложиться. Единственное… ныне я имею позволение непосредственно известить главу Архангельской губернии. Это на сегодня мой самый большой «верх». Не берусь судить, на какой верфи построен сей мощный ледоход, но явно не в России. В таком случае непонятны ваши опасения по поводу иностранных разведок. Возможно ли сохранить в тайне подобный проект? Что касается моего старшего помощника, то это достойный человек, на которого я могу положиться во всём. А слухи о вашем появлении уже гуляют по Архангельску и всему побережью Мурмана. Правда, всего лишь слухи. Признаюсь, у меня к вам накопилось масса вопросов. Почему у ледохода под американским флагом самоедское[31] название «Ямал»[32]. Откуда вы такие – русскоговорящие? И ещё, но… но я, право, теряюсь…

– Ну что ж. Пришло время удивлять. Мы не просто русскоговорящие, мы русские. В большом смысле этого слова, несмотря на наличие в экипаже и бурята и татарина. И ледокол построен на русской земле. И несёт в себе столько технических совершенствий, что знай о них разведки других стран, их правители предпочли бы уничтожить судно, вместе с командой, нежели оно досталось кому-то иному. Поэтому нельзя допустить, чтобы о нас пронюхали на «западе». Да и на «востоке» тоже. Война с Японией закончилась? Какой сейчас год, месяц?

Последние вопросы Черто́в задал совершенно неожиданно, без перехода, что Престин, не задумываясь, машинально ответил:

– Одна тысяча девятьсот четвёртый, второе мая. Чтоо-о?! Изволите шутить-с?

– Видал шхуну-паровичка? Какой чух-чух музейный… Мне, когда передали, что именно вы́дал наш «старик» на совещании после Земли Франца, честно говоря, думал, у него крыша поехала.

– Слухи и до этого ползли по ярусам – типа, что мы оказались в прошлом… Вот тебе и свидетельство.