«Интересно, это отвлекающий маневр или он и впрямь так нервничает? — думала Ольга. — Ясно одно: в любом случае он что-то знает. Типичный пижон. Странно, что Фандотти приблизил такого к себе. По-моему, совершенно не его стиль. Хотя, может быть, он чей-нибудь протеже?»

Решив переговорить с хозяином, Ольга направилась на его поиски. И тут в дверях она столкнулась с Натальей Погодиной. Вчера, в суматохе, Ольга не сумела ее рассмотреть, как следует. А посмотреть было на что. На фоне напыщенных господ, собравшихся под крышей чудовищного, помпезного особняка Фандотти, Наталья выглядела очень живой. Странное впечатление. Будто она, Наташа, обыкновенная, очень милая женщина, случайно попала в музей восковых фигур. Яркая брюнетка с аккуратно свернутым узлом волос на затылке, карими глазами, подведенными на восточный манер, она напомнила Ольге кинодиву шестидесятых, этакую Катрин Денев в современной интерпретации.

Не глядя по сторонам, Наталья прошла к ближайшему столику и села. Ольга остановилась в раздумье, затем последовала за ней.

— Доброе утро, — вежливо поприветствовала она Наталью.

Та удивленно вскинула брови и сдержанно ответила:

— Утро доброе.

— Пытаетесь вспомнить, где вы меня видели? — подсказала Ольга, видя недоумение на лице Наташи.

— И где же?

— Вчера вечером, мельком. Во время беседы с полковником Дубовым.

— Ах, да!

— Я его коллега, только работаю в частном порядке. Из всех присутствующих здесь вы кажетесь мне человеком, наиболее трезвым и разумным. Позвольте задать вам несколько вопросов?

— Вряд ли смогу быть вам полезна, — слегка помедлив, ответила Наталья. — Я здесь оказалась случайно, в первый и, вероятно, в последний раз. Никого из присутствующих не знаю.

— А каким образом вы оказались здесь, позвольте полюбопытствовать? — Ольга сделала вид, что не заметила недовольства на лице «Катрин Денев».

— Меня, вернее нас с Викой, пригласила Лина. По старой памяти. Мы — подруги. То есть были когда-то подругами, — поправилась она. — В школе вместе учились, да и потом какое-то время дружили. А затем Лина замуж вышла, и дружба понемногу сошла на нет.

— А почему сошла на нет?

— Мне кажется, это и так понятно. Материальные возможности определяют интересы и уровень жизни. Сытый голодному — не товарищ: так вроде бы говорят.

— Скажите, а что вы думаете по поводу смерти Лины Фандотти?

— А ничего я не думаю. Потому что не знаю.

— Ответ конкретный, но неубедительный. Вы много общались в последний вечер с покойной. О чем говорили? — Ольга чувствовала: эта женщина умна и знает больше, чем говорит, боясь сболтнуть лишнее. И она пыталась засыпать Наталью вопросами в надежде, что та где-нибудь допустит промах.

— М-м, да ни о чем достойном внимания. Речь шла о нарядах. Лина пыталась переодеть меня, чтобы я смотрелась на уровне.

— То есть кого-то ваш уровень не устраивал?

— Да, при моей скромной зарплате секретарши я не могу себе позволить платья от Армани.

— И она переживала за вас?

— Нет, скорее, за себя. Боялась, что муж и его родственники будут потом попрекать ее за связи с сомнительными людьми.

— Интересно. Отсюда следует вывод, что отношения с мужем и его семьей у Лины были далеко не безоблачны. Так?

Наталья помолчала, затем, видимо собравшись с духом, решилась:

— Наверное, я не должна была этого говорить. Во всяком случае, это очень личное и не понравится синьору Фандотти, но Лина очень жаловалась на Массимо, его мать и сестру. Говорила, что Массимо не любит ее, а его мать и сестра ее ненавидят и мечтают развести с ней мужа, что единственное звено, которое как-то скрепляет этот брак, — их сын Барти. По словам Лины, ей приходится очень тяжело, и потому-то она и позвала нас с Викой на юбилей.

— А чем вы могли ей помочь?

— Она рассчитывала всего лишь на нашу моральную поддержку. Ведь ей было так одиноко.

— Хм, из всего вышесказанного следует, что смерть Лины вполне может оказаться самоубийством. Женщина находилась в состоянии стресса, в таком случае достаточно было маленького толчка, чтобы она совершила насилие над собой.

— Очень возможно. Или… — Наталья выразительно посмотрела на Ольгу.

— Вы хотите сказать, что Лину могло убрать святое семейство? Но зачем солидным людям связываться с убийством, когда при их деньгах и связях они могли расстаться с неугодной родственницей легальным способом?

— Ходят слухи, что дела компании Фандотти идут из рук вон плохо. И если синьор Массимо собирается сворачивать дело и возвращаться на родину, то с собой он захочет забрать только Барти. И тогда зачем ему Лина? Судиться с ней, отвалить ей часть сильно уменьшившегося капитала, затем лишиться сына, которого российский суд наверняка бы оставил с матерью?.. Ой, кажется, я лезу, куда меня не спрашивают, — скороговоркой сказала она и поспешно уткнулась в тарелку.

Ольга огляделась. В столовую вошел синьор Массимо, очень прямой и бледный. Он держал под руку старую женщину, одетую в черный костюм, подчеркивающий желтизну ее худого лица, глаза старухи смотрели враждебно.

— Приятного аппетита, господа. Если такое пожелание уместно при сложившихся обстоятельствах. Через полчаса подъедет полковник Дубовой, и после краткой беседы с теми, с кем он ее еще не провел, все могут спокойно отправляться по домам. Прошу прощения у всех, кто был вынужден провести эту ночь у меня, но, как вам, вероятно, хорошо известно, виной тому не я, а случившееся вчера несчастье. — Все это было произнесено очень четко и на одном дыхании: сложилось впечатление, будто синьор Фандотти долго репетировал свою короткую речь перед зеркалом, прежде чем выступить на публике.

Присутствующие сочувственно кивали и, покидая зал, считали своим долгом подойти к овдовевшему Массимо Фандотти, чтобы выразить соболезнования по поводу случившегося.

Он выслушивал эти соболезнования спокойно, вежливо склонив голову, вся его фигура выражала достоинство и смирение. Сидевшая рядом с сыном синьора Фандотти выглядела раздраженной, она не скрывала, что смертельно устала и мечтает о покое.

Заметив, что в присутствии грозного владельца усадьбы и его матери разговор не клеится, Ольга поблагодарила Наталью и, оставив ее наедине с кофе, удалилась.

Духота в машине, разбитая ненастьем грунтовка, грязь, схваченная первым морозцем, унылое безлюдье проселка — все это настроило невыспавшегося Станислава Викторовича на минорный лад. Но, как человек сангвинического темперамента, жизнелюб и балагур, он не умел скучать, регулярно находя в серых буднях милицейской службы повод для шуток. Когда его в очередной раз подбросило на ухабе так, что он стукнулся о потолок служебного уазика, полковник Дубовой досадливо поморщился и, потерев ушибленное место всей пятерней, пробасил: