— Бон джорно, синьоры, — вежливо сказала она, присаживаясь на прохладный мраморный бортик фонтана.

— Бон джорно, синьора?.. — ответили они хором и вопросительно уставились на Ольгу.

— Ольга, — подсказала детектив.

— Синьора Ольга, — повторила Джина Бардини, надменно кивнув.

На этом Ольгины познания в итальянском иссякли, и она растерянно уставилась на женщин. Они в свою очередь насторожились и не сводили с нее глаз, ожидая, что последует дальше.

Первой нарушила молчание Джина.

— Вы хотели говорить с нами, синьора Ольга? — на ломаном русском спросила она.

— Да. То есть си. Только я не говорю по-итальянски. Вы можете мне помочь, синьора Бардини?

— Я надеяться получится, — с достоинством произнесла жена дипломата.

— Когда вы видели свою невестку в последний раз? — быстро спросила Ольга.

— Вчера. На ужин. Но я не понимать. Мы уже ответил на такой вопрос господину Дубаву.

— Дубовому, — машинально поправила ее Ольга.

— Ду-ба-во-му, — старательно, по слогам повторила Джина.

Сеньора Луиза молчала, хмуря выщипанные в ниточку брови.

— Хорошо. Тогда ответьте, пожалуйста, синьора Луиза, — повернулась Ольга к старухе, — не пользуетесь ли вы сердечным препаратом вантостин?

Джина быстро перевела вопрос матери, та важно кивнула и что-то быстро сказала дочери.

— Да, таблетки с таким названием есть у мама. Но что это значит?

— Лина Фандотти умерла не от кровопотери, а от отравления таблетками вантостина, — отчеканила Ольга, внимательно наблюдая за реакцией женщин.

Джина побледнела и взволнованно перевела матери слова детектива. Синьора Луиза громко фыркнула и застрочила по-итальянски.

— Мама говорить, не может быть. Вантостин в ее комнате, на полочке в ванной.

— Следует это проверить, — холодно заметила Ольга и вытащила из кармана джинсов пакетик с мундштуком. — А эта вещица вам не знакома?

Джина брезгливо, двумя пальчиками взяла прозрачный пакет с мундштуком и повертела его сначала перед собственным носом, потом перед лицом синьоры Луизы.

— Но, нет. Не знать. И мы не курить. — С этими словами она вернула пакетик Ольге.

— Может быть, вы видели данную вещицу у кого-нибудь из гостей?

— Но. Но.

Дамы вновь уставились на Ольгу. Во взгляде старой синьоры мелькнуло нечто вроде ухмылки, будто старуха что-то знала, но посвящать в это детектива не собиралась. Но ухмылка быстро пропала, и взгляд стал откровенно враждебным. Джина старалась скрыть неприязнь под маской холодной любезности.

— Что ж, спасибо. Грацие, — блеснула знанием итальянского Ольга и поднялась, собираясь уходить. — Если вы вспомните что-нибудь интересное, синьоры, будьте добры, сообщить мне или полковнику Дубовому.

— Да, — сухо ответила Джина Бардини.

— Си, — небрежно обронила старуха Фандотти.

«Н-да, просто мегеры какие-то, — размышляла Ольга. — Кипят от ненависти. Я начинаю думать, что Виктория и Наталья были правы. От таких можно ожидать, чего угодно. Похоже, старуха что-то знает, а может, это вообще ее рук дело? И вантостин принадлежит ей, все сходится. Но вот загвоздка — что-то очень уж гладко все получается. Свекровь ненавидит невестку и под шумок травит ее собственными таблетками, при этом имеются показания сорока с лишним человек и десятка слуг, что старая синьора не покидала банкетный зал вплоть до того, как Лину обнаружили мертвой. И потом трудно представить, как сия сиятельная особа режет вены умирающей невестке, будто заправский мясник. А может, Джина действовала по ее указке? Ох, ничего не соображаю! Но таблетки-то, таблетки старухины! И кому принадлежит этот чертов мундштук? И почему он оказался под дверью Лины? Столько вопросов, голова кругом идет».

Ольга остановилась в холле, вытащила мундштук и задумалась, разглядывая изящную вещицу. В доме было очень тихо, большая часть гостей разъехалась несколько часов назад, бородатый Петрович снял шикарную малиновую ливрею и теперь скучал, грустно уставившись в окно. На улице валил снег, крупные тяжелые хлопья падали отвесно, устилая неряшливо раскисшую землю плотным чистым покрывалом.

— Что, дамочка, невесело у нас тут? — участливо спросил Петрович, ласково поглядев на Ольгу.

— Да, веселого мало.

— Жаль хозяйку, — загудел Петрович, обрадовавшись неожиданной собеседнице. — Хорошая была женшина. — В последнем слове он вместо «щ» произносил «ш», получалось грубовато, смешно, но очень трогательно.

— А может, вы знаете, кто желал смерти Лины?

— Откуда мне, мы люди простые. Вот Лина Николавна тоже простая была женшина. И несчастная.

— Почему же несчастная? Ведь у нее было все — муж, сын, дом, деньги.

— А я говорю, несчастная! — загорячился Петрович. — Что вы знаете? Синьор Максим гонял ее, как Сидорову козу. Родственнички эти, итальяшки, волком на нее смотрели, того и гляди задушат. Даже Барти, сынок ихний, и тот мать ни в грош не ставил. Няньку слушался, а Лину Николавну ни в жисть. О, как! Какое уж тут счастье. — Он вздохнул и отвернулся, потом вдруг обернулся и сощурился, силясь разглядеть пакетик, который Ольга машинально вертела в руках. — Это чего у вас такое?

— Да вот мундштук кто-то вчера потерял. А я не знаю — кто. Вернуть бы, — схитрила Ольга, сообразив, что Петрович любопытничает неспроста.

— Дак я вроде знаю. Вчера две дамочки курить на крыльцо ходили. Одна с ентим самым мундштуком и шла. — Он подошел поближе. — Дайте-ка поглядеть. Ну, точно. Я еще подумал — знатная вещица.

— Что за дама? Вы можете ее описать?

— Конечно. Худющая такая скилябра, и волосы красные, крашеные. Но холеная, как кобыла породистая.

— Описание, конечно, очень живописное, но приблизительное. Поточнее нельзя? — оживилась Ольга.

— Платье на ней было ярко-синее с длинным хвостом, а на поясе — звезда, здоровущая такая, огнем горит. — Петрович с размаху хлопнул себя по бедру. — Аккурат вот тут.

— Это уже лучше. А еще что-нибудь вспомнить можете? — продолжала выпытывать Ольга. Дедок оказался общительным, и она надеялась выудить из него нечто существенное.

— На пальце перстень такой огромный блестел, брильянт должно быть.

— Вот это к приметам никакого отношения не имеет. Тут у каждой дамы были набалдашники на пальцах с яйцо величиной, — грустно пошутила Ольга.

На улице заскрежетали тормоза подъезжающего автомобиля, и в дом вошел синьор Фандотти. Он был угрюм, глаза смотрели холодно.

— Добрый день, Ольга, — походя бросил Массимо и скрылся в банкетном зале. Через минуту оттуда донеслось: — Марко, обедать буду один! Пусть подадут сюда.

Мимо Ольги пронесся невесть откуда взявшийся Марко. Он так спешил, что споткнулся на нижней ступеньке лестницы и едва не растянулся.