Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но как она ни уходила в сторону, ноги против желания все равно принесли Маринку прямо к зданию ее школы. Издалека, прячась за кустами, как воришка, девушка посмотрела на праздничное построение учеников и учителей в школьном дворе. Издалека печально прозвенел для нее школьный звонок… Остро чувствуя здесь свое полное одиночество, Маринка не дождалась окончания церемонии и медленно пошла домой. Возврата в прошлое для нее больше не было.
Уже второго сентября все понемногу успокоилось, стало на свои места. В пять утра Маринка собрала свои немудреные вещички, поцеловала спящую Кристинку и погрузилась в первый утренний автобус. Она поехала в Серпухов с твердым намерением начать все заново. Но первый же день на новом месте обернулся для нее горьким разочарованием. После любимой, до каждого уголка знакомой школы все в техникуме казалось ей непривычным, диковатым. С деревенскими преимущественно девочками было неуютно и скучно. Изучаемые предметы показались чересчур простыми, знакомыми, педагоги — сухими и хмурыми. Здание училища подавляло своей мрачностью. Поступая, Маринка думала, что будет жить в общежитии, но когда она увидела мрачную комнату барачного вида на десять коек, с удобствами в конце коридора, грязной кухней и немытыми кастрюлями, то быстро изменила решение. Вечером она вернулась домой.
— Что случилось? — спросила удивленная мать. — Тебя разве не приняли в училище?
— Нет, приняли, все нормально. — Маринка сняла кофту и прошла на кухню. — Мам, можно я дома поживу? Не могу жить в общежитии!
Из комнаты вышел прислушивавшийся к разговору Николай. Он только успел обрадоваться, что Маринка будет наконец жить в другом месте.
— Что это еще за фокусы?
— Мама, пожалуйста! — Маринка разрыдалась. — Я там не могу…
— Ну ладно, ладно. — Лидии Ивановне стало жалко свою непутевую дочь. — Живи, конечно. Чайку согреть?
Маринка, дрожа всем телом, кивнула.
— А как же ты мотаться туда будешь каждый день? По два часа в одну сторону? — поинтересовалась мать, разливая чай.
— Как-нибудь… — Маринка всхлипнула.
— Вот чучело! — Николай в сердцах захлопнул дверь в комнату. Слышно было, как он выругался. Мать села у стола и устало положила голову на руки:
— Почему ты у меня такая странная? Я что, тебя плохо воспитывала? Я разве не все тебе отдала?
— Ну не печалься, мамочка! Ты у меня самая лучшая. Это все ненадолго! Что-нибудь придумаем, — Маринка размазывала слезы по лицу, — я пойду работать, сниму квартиру…
Мать молча кивала.
— Замуж бы тебе выйти, дочь… — Лидия Ивановна грустно посмотрела на исхудавшую, бледную Маринку. — Да кому ж ты нужна-то такая?
И начались для Маринки однообразные, изматывающие дни. С раннего утра — первый трясущийся на ухабах автобус, там попытки досмотреть прерванные будильником сны, учеба, когда получалось — подработка с детьми репетитором, в другие дни — самодеятельность, потом снова — переполненный автобус, в нем — домашние задания, иногда — дремота. Дома холодный ужин впопыхах на темной кухне и провал в сон на несколько часов. В выходные — поиск учеников или любой другой работы, чтобы заработать хоть пять рублей на еду. Зато никаких посторонних мыслей, никакой душевной боли. Полная амнезия, отсутствие чувств и воспоминаний.
Недели через три такой жизни, в первое выдавшееся свободное воскресенье Маринка сидела с матерью на кухне и помогала ей перешивать для Кристинки свое старое детское платье. За лето сестра выросла из всех своих вещей, и теперь мать собирала по соседям где одежку, где обувку, чтобы девчонке было в чем ходить в сад.
— Ой, я совсем тебе рассказать забыла! — вдруг нарушила молчание мать. — К тебе же тут столько народу приходило!
— Да? Кто? — встрепенулась Маринка и подняла от шитья голову.
— Сначала классная твоя, Ирина Николаевна. Пришла такая вся смущенная. — Мать скорчила гримасу и изобразила учительницу. — Дескать, не заболела ли Мариночка, что-то ее в школе нет.
— А ты? — дрогнув, спросила девушка.
— А что — я? Я ей ответила, что ты вообще-то из школы еще в июне ушла и ей, как классному руководителю, стоило бы лучше других знать об этом. Она аж затряслась вся, не поверила. Начала руки заламывать, почему да как. А я сказала: значит, были у моей дочери серьезные причины. Она и ушла. Очень просила тебя позвонить ей.
— А еще кто приходил?
— Да одноклассник твой, Борька Смелов. Оказывается, классная ваша им в школе так ничего и не сказала почему-то. Спрашивает у меня: где Маринка? Что с Маринкой? Извинялся, волновался очень. Такой хороший мальчик! Я ему и объяснила все… Он был очень расстроен.
— Да, Борька хороший. Помнит, значит! — задумчиво протянула Маринка. — А еще?..
— Да приходил он, приходил, хахаль твой бесстыжий! — Лидия Ивановна в сердцах бросила шитье. — Но я его и на порог не пустила. Чует материнское сердце, что все из-за него! Еще наглости хватает приходить и выспрашивать! Всю жизнь тебе сломал, а ведь тебе еще замуж выходить!
Маринка покраснела, опустила голову, снова попыталась заняться шитьем. Сердце колотилось и подпрыгивало. Неожиданный привет из прошлой жизни, под которой она так решительно подвела черту, внес в ее мысли полный переполох. Встречаться ни с кем она еще не могла и не хотела, боясь, что не выдержит, что потянет ее обратно любимая привычная жизнь. А вот классной после некоторых колебаний решила позвонить.
— Здравствуйте, Ирина Николаевна! Это Марина Смирнова, — как можно суше сказала она в трубку.
— Господи, это ты, Мариночка! — Классная на том конце явно растерялась и обомлела. — Как ты, девочка? Что с тобой?
— У меня все хорошо, учусь в Серпухове, в педагогическом училище. Подрабатываю.
— Мариночка, — быстро и суетливо, немного фальшиво залепетала классная, — ты только не волнуйся, все будет хорошо. Уже прошло время, можно восстановиться в школе. Я приложу все усилия…
— Не стоит, Ирина Николаевна! Я не вернусь…
— Но ты не горячись, Мариночка, я все понимаю, юношеский максимализм, ты импульсивная девочка, приняла неправильное решение, но нельзя же оставаться без образования! С твоими способностями… Можно перевестись и во втором полугодии… Позанимаешься, досдашь что нужно.
Маринка слушала ее бормотание с каким-то сожалением.
Зачем она так суетится? Все же давно понятно… Удивительно, но страшного рывка назад, которого Смирнова так опасалась, не случилось. Она решительно прервала классную:
— Спасибо, Ирина Николаевна. Я все для себя уже решила.
— Марина, но почему? — В голосе учительницы послышалось отчаяние.
— Вы же сами все знаете. Это невозможно. До свидания. — И Маринка решительно положила трубку. Удивительно, но когда она выходила из телефона-автомата, ей стало легче.
До Нового года Маринка из всех бывших одноклассников пообщалась только с Борькой Смеловым, который так настойчиво добивался встречи с ней. Да и то взяла с него слово не говорить никому в школе об этой встрече. Несколько раз в выходные она видела, как приходили в ее двор другие бывшие одноклассники, сидели на скамейке, разговаривали, глядя на окна ее квартиры. Но она ни разу не вышла к ним, хотя сердце и рвалось и рыдало. Видно, не пришло еще время. Однажды в выходные забежала Наташка Соловьева. Сначала расплакалась, бросилась на шею. Потом отстранилась и, сдвинув бровки, начала Маринке по-взрослому выговаривать: