Той весной, вскоре после возвращения Маккэндлесса в Картаге, Уэстерберг познакомил его со своей давнишней подружкой, с которой он то сходился, то расходился, но никогда не прекращал общаться, по имени Гейл Бора. Это была миниатюрная длинноволосая, тощая как цапля блондинка с тонкими чертами лица и печальными глазами. Двадцатипятилетняя разведенная мать двоих детей подросткового вида быстро сблизилась с Маккэндлессом. «Поначалу он немножко меня стеснялся, – говорит Бора. – Он вел себя так, будто ему сложно общаться с другими людьми. Я просто подумала, что это все из-за того, что он слишком много времени проводил в одиночестве».

«Я почти каждый вечер приглашала Алекса домой на ужин, – продолжает Бора. – Едок он был знатный, никогда ничего после себя на тарелке не оставлял. Да и готовил тоже хорошо. Иногда звал меня в дом Уэйна и делал там на всех ужин. Рис очень часто варил. Казалось, он должен был ему давно надоесть, но не надоедал. Он говорил, что на одном десятикилограммовом мешке риса может прожить целый месяц».

«Когда мы оказывались вместе, Алекс много со мной разговаривал, – вспоминает Бора. – Обо всяких серьезных вещах. Вроде как всю душу мне выкладывал. Говорил, что мне может рассказывать все, чем не может поделиться с другими. Было видно, что его что-то беспокоит и гнетет. Он, очевидно, не ладил с родными, но говорил о них мало. Рассказывал только о младшей сестре Карин, с которой они, по его словам, были очень близки. Говорил, что она очень красивая, что мужчины оборачиваются и провожают ее взглядами, когда она идет по улице».

Уэстерберг, со своей стороны, семейными проблемами Маккэндлесса не заморачивался. «Я подумал так: если он дуется на свою семью, то у него на то должны быть хорошие причины. А теперь он умер, и я больше ничего не знаю. Если бы Алекс был здесь прямо сейчас, то я бы, наверно, постарался хорошенько его пропесочить: «О чем ты, черт побери, думаешь? Столько времени не общаешься с родными, ни в грош их не ставишь!» У меня один парнишка работает, так у него, блин, вообще нет родителей, но я от него никогда никакого нытья не слышал. Чего бы там ни произошло у Алекса с родителями, я гарантирую, что и похуже ситуации видел. А зная Алекса, я думаю, что он, наверно, зациклился на чем-то, что произошло между ним и отцом, и никак не мог оставить все это в прошлом».

Эта догадка Уэстерберга оказалась весьма точным описанием взаимоотношений Криса с Уолтом Маккэндлессом. Что отец, что сын были людьми упрямыми, нервными и вспыльчивыми. Учитывая потребность Уолта управлять окружающими и экстравагантно-независимую натуру Криса, противостояние между ними было неизбежным. Внешне Крис на удивление спокойно терпел давление отца на протяжении учебы в школе и колледже, но внутри у него все это время кипела ярость. Он без конца размышлял о том, что считал моральными недостатками своего отца, о ханжеском образе жизни родителей, о тирании их любви, обставленной многочисленными условиями и требованиями. В конечном итоге Крис взбунтовался… и сделал это, конечно, с характерным для себя максимализмом.

Незадолго до исчезновения Крис пожаловался Карин, что родители ведут себя по отношению к нему «настолько иррационально, деспотично, неуважительно и оскорбительно», что он «наконец, достиг предела прочности». Продолжил он следующими словами:

Поскольку они никогда не смогут относиться ко мне серьезно, на протяжении нескольких месяцев после окончания колледжа я позволю им думать, что они правы, я позволю им думать, что я «начинаю смотреть на мир их глазами», что наши отношения стабилизируются. А потом, когда наступит нужный момент, я одним резким и быстрым движением вышвырну их прочь из своей жизни. Я раз и навсегда перестану считать этих идиотов своими родителями и до конца своей жизни не перекинусь с ними обоими ни единым словом. Я покончу с ними раз и навсегда, на веки вечные.

Холод в отношениях Алекса с родителями, о котором догадался Уэстерберг, ярко контрастировал с теплотой, проявляемой Маккэндлессом в Картаге. Общительный и, когда у него было настроение, весьма обаятельный, он умел очаровывать людей. Когда он вернулся в Южную Дакоту, его уже дожидалась большая пачка писем от людей, с которыми он познакомился в ходе своих путешествий. Среди них, как помнится Уэстербергу, были и «письма от какой-то по уши влюбленной в него девушки, знакомой по какому-то местному Тимбукту…(город в африканской пустыне, типичная «дыра». – Прим. ред.) кажется, палаточному лагерю». Но от самого Маккэндлесса ни Уэстерберг, ни Бора никаких рассказов о романтических привязанностях не слышали.

«Я не помню, чтобы Алекс когда-нибудь упоминал каких-нибудь своих подружек, – говорит Уэстерберг. – Хотя пару раз он говорил, что когда-нибудь в будущем хотел бы жениться и завести семью. Было видно, что к отношениям с женщинами он относится серьезно. Он был не из тех, кто бегает снимать девчонок, только чтобы позабавиться».

Гейл Бора тоже быстро поняла, что в бары для одиночек Маккэндлесс захаживал нечасто. «Как-то вечером мы всей компанией отправились в бар в Мэдисоне, – говорит Бора, – и я с огромным трудом вытащила Алекса на танцпол. Но стоило ему только начать танцевать, он больше не присел ни на минуту. Мы оторвались по полной. А когда он уже умер и все такое, Карин сказала мне, что, насколько ей известно, он в жизни больше ни с одной девчонкой, кроме меня, никогда не танцевал».

В школьные годы у Маккэндлесса были достаточно близкие отношения с двумя или тремя представительницами противоположного пола, и Карин помнит, как однажды он, напившись, попытался посреди ночи провести в свою спальню какую-то девушку (они так шумели, поднимаясь по лестнице, что Билли проснулась и отправила девушку домой). Но никаких свидетельств того, что Крис вел активную сексуальную жизнь в подростковом возрасте или, тем паче, что он спал с женщинами после окончания школы, нет. (Если уж на то пошло, то нет и сведений о каких-либо интимных связях с мужчинами.) Судя по всему, Маккэндлесс чувствовал влечение к женщинам, но, тем не менее, он соблюдал почти монашеское благонравие и, возможно, даже полный целибат.

Целомудрие и моральная чистота были качествами, о которых Маккэндлесс размышлял часто и много. В действительности одной из книг, обнаруженных в автобусе рядом с его останками, был сборник, включавший в себя повесть Льва Толстого «Крейцерова соната», в которой обернувшийся аскетом дворянин отвергает плотскую любовь. Несколько фрагментов текста на эти темы были отмечены в потрепанной от многократных прочтений книге звездочками или подчеркиванием, а поля рядом с ними заполнены малопонятными примечаниями, исполненными узнаваемым, почти печатным почерком Маккэндлесса. А в Уолдене Генри Дэвида Торо, экземпляр которого был тоже найден в автобусе, в главе о «Высших законах» Маккэндлесс обвел кружочком фразу «Целомудрие есть высшее цветение человека и то, что зовется Гениальностью, Героизмом, Святостью, – все это является его плодами».

Нас, американцев, тема секса будоражит, завораживает и пугает в одно и то же время. Когда совершенно здоровый человек, особенно совершенно здоровый молодой человек, по доброй воле отвергает зов плоти, мы испытываем шок и начинаем смотреть на него с подозрением.