— Так он еще и каббалист! — покачал головой Гордеев. — Он по-еврейски читал?

— Он обращался к специалистам. Эти книги у него не просто на полках пылились, он их изучал. Можешь себе представить, сколько знал этот человек!

— Да уж! — только и сказал Гордеев.

Лена внимательно посмотрела на него, видимо, прикидывая, обижаться или нет, но потом всё же продолжила:

— Он обещал мне, что мы поедем в Египет. Не на примитивный отдых, как все! Он обещал мне, что мы объедем всю страну в поисках тайн! Обещал, что обязательно сходим в новую библиотеку в Александрии. Но вот, не успели…

— Интересный, оказывается, был человек, — протянул Гордеев.

— Да. Обожал, как и я, японскую поэзию.

— A-а! Тогда понятно, чем он тебя взял! — Гордеев все время старался не рассмеяться над излияниями Лены Бирюковой, но иногда предательская улыбка все же проскальзывала по его губам.

— Да. Он во всем был утонченный. Любил хорошо одеваться, хорошо покушать.

— Все, Лена, я понял. С этим понятно. Ну а самое-то главное?

— Самое главное? Я знала, что Колодный с Соболевым связаны. Я слышала, как Колодный о нем отзывался. И отзывался он о нем, между прочим, всегда очень хорошо. Даже более того, у них, кажется, были идеальные отношения. Яков всегда говорил, что Соболев очень хороший человек, друг и партнер. Не слышала я ни разу, чтобы между ними были какие-то разногласия. А уж такого, о чем рассказывала жена Соболева, и в помине не могло быть! Ни за кем Колодный никогда не шпионил, — это ниже его достоинства! И уж точно ничего не передавал его конкурентам. Он — не стукач! Поэтому я ей и не верю.

— Ну а ты не думаешь, что все его положительные отзывы о Соболеве, как и отзывы Соболева о нем, — простое лицемерие? Ну, чтобы никто не заподозрил.

— Нет, Юра! Я очень хорошо знала Колодного, уж поверь мне. И лицемерия в нем не было никогда! Это чужеродная ему черта, совершенно! У них действительно были хорошие отношения.

— Н-да, — протянул Гордеев.

— Но и опять-таки… Я не могла не арестовать Соболева. Ведь все показания его жены запротоколированы, и было бы просто нарушением правил Уголовного кодекса оставлять его на свободе. Тем более показания эти куда как недвусмысленные!

— Да, да, — в задумчивости процедил Гордеев. — Все так.

«Вот, и что, спрашивается, делать?» — размышлял Гордеев. Он стоял на распутье, как Илья Муромец. С одной стороны, справедливо было бы рассказать все Меркулову — о романе, о том, что Лена знает об отношениях Колодного и Соболева. Это было бы правильным ведением дела. Да и эти обстоятельства могли бы облегчить защиту Соболева. Но в этом случае Лене не поздоровилось бы. Меркулов был человеком старой закалки, очень моральным, нравственным и ответственным, если можно так выразиться. Он не терпел легкомысленного отношения к работе, тем более к работе следователя. И, конечно, прав. Меркулов считал, что, если следователь занимается каким-либо делом (серьезным или пустяковым), он должен оставить все остальные свои дела где-то за пределами чувственных границ. Его не волновало, какие там у тебя проблемы в личной или какой-то другой сфере, обо всех проблемах надо забыть. Поэтому легкомысленное поведение, повлекшее за собой роман, могло привести к гневу «громовержца», то есть Меркулова, а чем закончился бы его гнев, об этом даже страшно подумать! К тому же Гордеев обещал Лене, что он ничего никому не расскажет. А уговор, как известно, дороже денег. С другой стороны, Лена была своим человеком, и Гордееву было выгодно в качестве следователя сотрудничать именно с ней. Если бы Меркулов обо всем прознал, Лену наверняка отстранили бы от дела. Возникли бы проблемы, да и неизвестно еще, какому следователю досталось бы это крайне запутанное дело. А у Гордеева на руках уже имелся крупный аванс от Ульяны Старостиной. Не хотелось бы, конечно, потерять ни этот аванс, ни обещанные в случае успешной защиты остальные деньги. Как ни крути, а Лена Бирюкова ему очень была нужна.

Гордеев поморщился: «Какой я все-таки корыстный! Куда ни поверни, все упирается в выгоду. Но, в конце концов, второй вариант лучше во всех отношениях. Я и данное слово сдержу, и себе несколько облегчу ситуацию. Ведь друг же я ей, в конце концов! И как друг я, естественно, не выдам ее тайну!»

— Гордеев, — жалобно обратилась к нему Лена. — Ты пообещал, Гордеев!

— Не дрейфь, дорогая подруга, прорвемся.

— Не расскажешь?

— Ну за кого ты меня принимаешь? Я же клятву дал! Только смотри, Лена, мы теперь с тобой заодно, поняла? Я помогаю тебе, ты помогаешь мне. И никаких тайн! Все начистоту.

— Но ты ведь понимаешь, Юра… Я — заинтересованное лицо. Я не могу вести следствие.

— Скажи мне, о ваших отношениях многим было известно?

— Нет… Мы практически нигде не появлялись, со своими друзьями он меня не знакомил. Я его со своими — тем более.

— Ну тогда, раз ваши отношения не может никто подтвердить, будем считать, что ты встречалась не с адвокатом Яковом Колодным, а просто… с неким человеком в летах, который потом неожиданно исчез.

— Гордеев, — Лена улыбнулась. — Ты душка! Я тебя люблю!

— Я тебя тоже полюблю. Потом, если ты захочешь. Но сейчас давай по-серьезному. Пока ничего никому не говорим. Только ты сама-то уверена, что кроме нас с тобой об этой твоей связи с адвокатом Колодным никто не подозревает?

— Ты что, меня не знаешь? Зачем мне это нужно было?! Конечно, никто не знает. Я в этом совершенно уверена.

— Вот и прекрасно. Значит, все отлично, — он поднял вверх руку с крепко сжатым кулаком. — Один за всех…

— И все на одного, — смеясь, поддержала его Лена.

Гордеев проснулся ранним утром. Солнце только-только поднялось, небо было странного сиреневого оттенка, воздух чуть дрожал в распахнутом окне.

Еще находясь на грани реальности и сна, Юрий машинально провел рукой по кровати… Но Лены рядом не было. От неожиданности Гордеев вскочил на постели.

— Опять сбежала. Подлая девчонка, — улыбнулся он.

— Когда же она умудрилась? Неужели я так крепко спал? — сетовал Юрий. — Наверное, храпел громко, вот она и сбежала.

Юрий неохотно спустил ноги с кровати и тут же вскрикнул. Морщась, он нагнулся и осторожно извлек из стопы осколок хрустального бокала. Выругавшись, Гордеев стал припоминать события прошедшего вечера. Кажется, выпив, они били посуду на счастье.

«Знал же, что надо было эти стекляшки сразу подмести!» — с досадой подумал он.

Когда боль немного утихла, Юрий поднялся и обвел глазами комнату: она представляла собой удручающее зрелище. На столе теснилась грязная посуда, пара пустых бутылок и одна с остатками коньяка.

— Да, умная девочка, — сделал вывод Гордеев. — Свалила среди ночи, чтобы наутро убирать не заставили.