Командир авиаотряда перестал морщиться, когда узнавал от дежурного об очередной отлучке подчиненного. Братство по оружию надо укреплять в любое время суток. А то, что глаза красные, так это ерунда. Война закончится, тогда и отоспится.

Основную массу офицеров гвардейского Первого авиаотряда составлял «прапорщик юный», как тогда распевали в модном романсе: юноши, как и Аким, попавшие в армию добровольцами. За их спиной были студенческая скамья, реальное или городское училище. Ни знаний, ни житейского опыта они не имели, а военного и подавно. Объединяло их одно — они умели летать на аэропланах. Пройдя сокращенный курс школы прапорщиков или военного училища, стали офицерами-летчиками, но никто ни на фронте, ни в тылу не занимался повышением уровня их военных знаний и боевого мастерства.

Когда Поплавков прибыл в расположение авиаотряда, боевые вылеты случались редко. Активность проявляли лишь разведчики. Однако разведвылеты не связывались с подготовкой к серьезным вылетам, а были своеобразным развлечением для офицеров, вроде спорта или охоты. Происходило это потому, что командование армии, за редким исключением, авиаразведкой не руководило. К данным, полученным от летчиков, штабные относились, мягко говоря, с недоверием. Ну что он там увидит из поднебесья?

Все поиски намечались и проводились по инициативе и желанию младших офицеров.

Единственный, кто пользовался у молодежи популярностью из старших офицеров, был начальник штаба авиаотряда штабс-капитан Сергей Аркадьевич Буслаев. Офицер чем-то внешне напоминал своего былинного новгородского тезку Буслаева. Он был широкоплечим, крепким и статным кудрявым блондином, ходил вразвалку, носил окладистую бороду. Обращаясь к подчиненному, называл его батенькой. В свою очередь и молодые военлеты за глаза дали ему прозвище Батенька.

Буслаев никогда не проявлял грубости к нижним чинам. К провинившимся у него был особый подход. На глазах Акима он однажды вызвал к себе в землянку солдата, заснувшего на посту. Прочитал нотацию ровным голосом, объявил два наряда вне очереди, а затем, засучив рукав, показал свою мускулистую руку, согнутую в локте. Сникшему рядовому штабс-капитан сказал полушутя-полусерьезно: «Ты, батенька мой, смотри, я никого не бью, но, если позволишь что-либо подобное, еще раз заснешь в карауле, стукну — и дух из тебя вон». Однако своей угрозы Буслаев в исполнение никогда не приводил. Он единственный, кто летал из начальства.

Возвращаясь со второго вылета, прапорщик Поплавков услышал сзади громкие хлопки. Обстреливают с земли? Белых облачков разрывов не было, как ни крутил головой. Хорошо догадался обернуться, чуть не свернув себе шею. Хлопало полотно на стабилизаторе его самолета. Оно разорвалось. Согласно всем инструкциям и голосу разума выход из такой ситуации один — немедленно садиться. Но Аким не стал приземляться. Он летел дальше. Во что бы то ни стало надо дотянуть до аэродрома. И дотянул.

Едва колеса аэроплана робко коснулись земли, как все полотно обшивки сорвало вихрем. Стыдливо обнажился хрупкий деревянный скелет стабилизатора…

Поплавков думал, что ему как новенькому выделили этот «гроб» на колесиках. Как оказалось, нет. У начштаба самолет был еще хуже. Он мог в приказном порядке поменяться самолетом с любым летчиком. Для него все подчиненные, над Буслаевым старшим был лишь командир авиаотряда. Но нет, летал на своем, не позволяли гордость офицера и воспитание.

Однажды штабс-капитану лишь чудом удалось избежать катастрофы. На высоте шестьсот метров над землей во время разворота треснуло и вывернулось нижнее правое крыло.

Начальник штаба авиаотряда на земле, а в воздухе летчик Буслаев отличался необыкновенным спокойствием, граничащим с фатализмом самоубийцы. У него настолько плохой аэроплан, что в него было страшно садиться. А Буслаев поднимался на нем и летал. Каждый его полет сопровождался самыми неожиданными неприятностями.

В последнем приказе командующего 12-й армией, в котором отмечались подвиги офицеров, в числе отличившихся отметили начштаба. Командующий наградил его георгиевским оружием: «За то, что на очень скверном и малонадежном аэроплане с плохо работающим мотором, в исполнение приказа, летал уже под вечер бомбить станцию. В сумерках при возвращении на аэродром у него окончательно остановился мотор. В результате чего самолет потерпел крушение при вынужденной посадке. Штабс-капитан гвардии Буслаев сломал несколько ребер, нос, получил многочисленные ушибы, что, однако, не удержало его от разведывательного полета на следующий день. Приказываю наградить героя георгиевским оружием: „Маузером“ в кобуре…»

Когда уже в офицерской столовой отмечали награду, Аким набрался смелости и спросил захмелевшего начштаба:

— Господин штабс-капитан, разрешите обратиться?

— Валяй, — не по-уставному ответил Буслаев. — Давай без этих вывертов, мы не на плацу во время строевого смотра. Короче, не в пехоте служим, — словно в подтверждение своих слов, он полностью расстегнул китель, отглаженный по торжественному случаю.

— Сергей Аркадьевич, скажите, как вы на своем «гробу» ухитряетесь держаться в воздухе? — на одном дыхании выпалил прапорщик.

Буслаев хмыкнул, весело глядя на молодого летчика. Неопределенно покрутил в воздухе рукой, будто давал команду «На взлет».

— Что же прикажете мне делать — ждать, пока из Франции или Америки новую машину пришлют?..

Шлем мы им российское золотишко. А они не торопятся. Ну да ничего, мы и из наших рабочих лошадок все выжмем. Ведь надо же, черт возьми, летать!

Дальше они не успели ничего сказать друг другу. Началась очередная порция тостов и заздравных в честь награжденного. Потом решили опробовать наградной маузер. Стреляли по очереди по пустым бутылкам. Сломали застежку на кобуре. Но на этот пустяк никто не обратил внимания.

Сидевший рядом за столом поручик громко икнул и поделился наболевшим:

— Сегодня приземлился утром, и первое, что слышу от техника: «Ваш „гроб“ отлетался». Как попугай повторяет одно и то же, чес слово. А когда в воздухе был, тоже думал, что отлетался. Еле-еле дотянул. Техники облепили, к себе в ангар закатили. Казалось бы, совсем негодный самолет. Через два часа благополучно на нем взлетел и летал на разведку. Дребезжит, трясется, но летит.

— Мой старичок «Стапорд» как старый испытанный друг. Всегда готов отдать последние силы. — Начштаба открыл новую бутылку и сам разлил по стаканам. — Тост, господа. За наших рабочих лошадок!

Два раза повторять не пришлось. Все чокнулись и выпили за самолеты. Каждый летчик пил за свой…

В первые дни своей службы в авиаотряде Поплавков с удивлением наблюдал за военлетами, готовящимися к вылету. Наблюдал. Присматривался. Забыты недавние ругань и проклятья по адресу ветхих аэропланов. Летчики, получившие полетное задание, проникаются к ним симпатией, как к старым друзьям, которые не подведут. Однажды он случайно подсмотрел, как прапорщик Хайремдинов из второй эскадрильи ласково гладил борт своего потрепанного «Фармана» и что-то ласково шептал, наклонившись к пропеллеру. Наверное, делился чем-то сокровенным. Совсем скоро ему в полет, и старый друг не подведет.