Положение у гвардейского Первого авиаотряда, как и у других подразделений, было критическим. Топлива не было, запчасти к аэропланам практически не поступали. Часто авиаторы и техники выходили из трудного положения только за счет своей выдержки и сообразительности. Из нескольких самолетов собирали один самолет, способный подняться в воздух.

В гвардейском Первом авиаотряде неожиданно появилось необычное увлечение. Летчики вместе с техниками начали собирать различные конструкции для бомбодержателей и бомбосбрасывателей для своих самолетов. Каждый изгалялся как мог, в меру своей фантазии. Но чаще всего бомбы сбрасывали, как всегда, самым примитивным способом. Вручную. Прицелов для бомбометания не было. Бросали на глазок. Польза такого бомбометания заключалась не в том, чтобы нанести немцам как можно больший урон, а скорее в психологическом давлении на него. Беспокоящее бомбометание всегда вызывало панику во вражеском стане. Поплавков никаких бомбосбрасывателей на свой аэроплан принципиально не ставил. Он разведчик, а не бомбер. Каждый должен заниматься своим делом.

* * *

На рассвете началось немецкое наступление. Все самолеты отряда поставили на старт. Со стороны фронта доносился гул артиллерийской канонады. Казалось, там пробуждается вулкан, пробуя свои силы. Летчикам поставили вести авиаразведку в прифронтовой полосе, оперативно сообщать вымпелами нашим артиллерийским и пехотным частям о подходе вражеских резервов.

Вернувшись с первого за сегодняшний день разведывательного вылета, прапорщик Поплавков доложил дежурному по отряду, что обнаружил переправу через реку. Еще два дня назад ее не было. Дождался, когда техники заправят аэроплан горючим, и снова на взлет.

Когда Аким приземлился после третьего за сегодняшний день вылета, то почувствовал во всем теле страшную усталость. Захотелось лечь прямо на взлетке, не отходя от «Ньюпора». Напряжение полета сменилось апатией. Организм требовал отдыха. Хотелось лечь на траву аэродрома и бездумно смотреть в небо, глядя на облачка, проплывающие в вышине. Прапорщик поборол нахлынувшее желание, сказал мотористу, что идет отдыхать. Переставляя ватные ноги, побрел к себе в землянку. Не успел раздеться, только расстегнул летный комбинезон, как явился вестовой штабс-капитана Буслаева с приказанием немедленно явиться в штаб.

Не понимая, в чем дело, пошел вместе с солдатом.

Аким стянул с головы летный шлем, собираясь возразить, что он недавно с вылета.

— Ничего не выйдет, — опередил его начштаба, угадав все по кислому выражению лица летчика. — Ирхин и Сатаров еще не вернулись, у поручика Волкова отказал мотор…

Поплавков представил себе этого поручика. Он летал на новеньком «Спаде» — лучшем аэроплане, какой имелся в отряде. Сегодня, когда все военлеты с утра поднялись в воздух, Волков не летал… Вместо этого он целый день возился с мотором своего самолета. Одним словом, гнида.

Обидно, что другие летают за этого труса. Начштаба отлично понимал истинную причину «аварии», но не захотел отправлять Волкова на задание…

— Аким, у меня к вам небольшая просьба, — штабс-капитан заговорщицки подмигнул. Со стороны это больше походило на нервный тик. — Батенька, завтра командир отправляет командующему сводку о действиях отряда за декаду. Ничего не поделаешь, это наше начальство такое… родное. Уж извини, другого нет и не будет. Приказать тебе не могу, поэтому прошу. Возьми, пожалуйста, пару бомбочек, спусти на ту самую переправу, которую обнаружил. С воздуха гостинец пруссакам будет как раз. Командир галочку в реляции поставит. Ты ж его знаешь: не это, так что-нибудь новое придумает, чтобы отличиться. Выручай, дорогой, всего парочка бомбочек.

Поплавков хотел было возразить, сказать, что его аэроплан-авиаразведчик и не приспособлен к бомбометанию, что ему даже бомбы положить некуда. Но начштаба говорил так просто, во взгляде его было столько уверенности в своей правоте, что прапорщик согласился. Их командир Яблонько самодур и очковтиратель, разве это для кого-то секрет? Стоит попробовать. В жизни, да и в армейской жизни, нет ничего невозможного.

Уничтожить переправу приказано командованием армии. А штабс-капитан не надеялся, что Волков выполнит приказ добросовестно. Полетает, нарезая круги на безопасной высоте, и вернется как ни в чем не бывало. Не нашел или заплутал. Попробуй проверь, «Спад» — одноместный самолет. Это и стало причиной вызова Акима.

Поручик и до этого не отличался смелостью. Небо не звало и не манило его к себе. Не раз бывало: его «Спад» готов к полету, а он выйдет на взлетную полосу, поднимет над головой носовой платок и, если тот шевельнется, радостно скажет:

— Ветер силен. Не полечу.

Скажет и уйдет.

Начальник штаба зеленел от бешенства, но ничего поделать не мог. Поручик ходил в любимчиках у командира. Подполковник когда-то успел послужить с его отцом в Петрограде и отзывался о нем с придыханием как о блестящем офицере с высокой штабной культурой. Волков-старший готовил бумаги на доклад без единой помарки…

— А с Райхертом вообще беда приключилась, — продолжил штабс-капитан.

— Сбили? — выпалил Аким. Настроение и так скверное, а тут еще беда приключилась.

— Подбили, — вздохнул штабс-капитан. — С наблюдательного пункта доложили: Райхерта подбили на немецкой территории. Он перетянул через линию вражеских окопов. Но до наших недотянул. Спланировал на нейтралку. Сел на проволочные заграждения перед нашими окопами. Артиллеристы не растерялись, поставили заградительный огонь. Под огневой завесой пластуны вытащили нашего бедолагу. Райхерт цел, только сильно заикаться начал, ничего внятно объяснить по телефону не смог. Я только понял, что при посадке шасси сломались, — было видно, что штабс-капитан за многословием пытается скрыть волнение. — На наблюдательном пункте у пехотинцев, похоже, поэт сидит. Вы только представьте, батенька, как он доложил. Аэроплан, словно подбитая птица, опустив крылья, повис на проволоке. Какова метафора?

Прапорщик пожал равнодушно плечами. Что тут сказать. Никакие образные сравнения не волновали. Главное — Райхерт цел, а самолет? Да хрен с ним, с самолетом. Заберем «Спад» у Волкова, все равно не летает.

— Из штаба армии пообещали, что истребители Четвертого авиаотряда будут патрулировать в нашей зоне ответственности. Небо наши от чужих прикроют. Держись повыше, и все будет нормально. Зенитки не достанут. Кстати, вы знаете немецкий? — огорошил прапорщика Буслаев.

— Немного латынь, — осторожно ответил Аким. Начштаба умел ставить людей в тупик неожиданными вопросами. — Мы что, пленного взяли? Если он латынь знает, то смогу спросить, кто правил Римом. Учил в гимназии. Твердая четверка, — в голосе прапорщика прорезались горделивые нотки. — Поверьте, с моим учителем это немало. Еще тот зануда был.

— Верю, но это не совсем то, — начштаба потер подбородок. — Есть одна задумка. До или после, неважно, бомбометания, хорошо бы сбросить вымпел. Пусть германцы знают, кто у них в тылу шурует.

Поплавкова осенило:

— Сейчас дежурит по отряду прапорщик Денисов. Когда мы отмечали тезоименитство его высочества, — Аким замялся. Тогда Денисов смешал разведенный спирт с клубничным вареньем, объявив красную жидкость с плавающими в ней раздавленными ягодами коктейлем «Шасси в воздух». — У нас еще патефон сломался. Так вот, он пел Лили Марлен на немецком. Наверное, знает.