Но окончательное слово должен был сказать Совет всей земли. Боярская дума первоначально намеревалась созвать полноценный Земский собор, но в итоге ограничилась тем, что наскоро собрала представителей всех «чинов» москвичей и духовенства и заручилась поддержкой своих решений со стороны близлежащих городов. В итоге в августе проходил весьма ограниченный по составу участников Земский собор с сомнительной легитимностью.

Численно в нем преобладали дворяне. Им бесконечно надоела война, и они надеялись одним махом положить конец и иностранной интервенции, и внутренней смуте. В польский лагерь на переговоры с коронным гетманом явилось, по его подсчетам, около 500 соборных дворян, стольников и детей боярских. Жолкевский не жалел обещаний…

Но тут он получил инструкции от короля, в соответствии с которыми Сигизмунд III сам должен был стать царем по праву завоевателя. Это означало унию с Польшей и прекращение существования России как государства. Понимая, что ни Дума, ни Собор на это не пойдут, гетман предпочел об этом даже не заикаться. Тем более что в рядах его воинства начался разброд. Жолкевский спешил и хитрил.

Кандидатура королевича Владислава становилась все более популярной на Соборе. С его избранием на трон бояре надеялись опереться на королевскую армию ради наведения порядка в стране. «Сторонники унии добились поддержки Земского собора главным образом потому, что выступали в роли миротворцев», — замечал Скрынников.

Мстиславский, Филарет Романов, Василий Голицын в сопровождении соборных чинов 16 августа привезли гетману текст соглашения об избрании царем Владислава, который мало чем отличался от Смоленского соглашения тушинцев.

На следующий день Валуев и Салтыков, присланные от Жолкевского, явились в Кремль и зачитали народу текст договора. Московские чины тут же направились в Успенский собор для принесения присяги. Из Кремля бояре, служилые люди и множество москвичей пошли на Новодевичье поле, где их ждал Жолкевский. По свидетельству гетмана, собралось более 10 тыс. человек. Там русские и польские руководители торжественно утвердили договор. Поскольку среди участников Земского собора единодушия не было и в помине, боярское правительство решило не передавать договор им на подпись. Документ скрепили своими печатями Мстиславский, Голицын, Шереметев, а подписями — два думных дьяка.

Московский договор был плодом интриг, страха бояр, самоуверенности поляков, убежденности всех в своей способности обмануть другую сторону. Семибоярщина, а тем более патриарх не допускали и мысли о том, что в Москве утвердится католический государь. Гермоген даже предлагал ввести смертную казнь для тех русских, которые «похотят малоумием своим» принять папскую веру после воцарения Владислава. Соответствующий пункт был внесен в текст Московского договора. Оговаривалось, что православное вероисповедание не притеснялось: «чтобы святая вера греческого закона осталась неприкосновенною». Очевидно, что для короля это было так же неприемлемо, как и требование о принятии Владиславом православия. Напротив, Сигизмунд III перед походом в Россию, как мы знаем, поклялся римскому папе распространить свет «истинной веры» на эту варварскую страну. Жолкевский, заключая договор, считал идею крещения Владислава в православие абсурдной, хотя не исключал возможности его коронации по православному обряду.

Договор подтверждал сохранение прежней русско-польской границы, Жолкевский обязывался очистить от польских войск после коронации Владислава порубежные русские города. Бояре полагали, что это включало снятие осады Смоленска, поляки были противоположного мнения: Сигизмунд считал Смоленск исконной польской территорией.

Таким образом, в тот момент, когда Россия присягала Владиславу, не существовало утвержденного королем договора с Польшей об условиях его призвания на трон. И каждая из сторон принципиально настаивала на таких его условиях, которые заведомо были неприемлемы для другой стороны. Тем не менее Семибоярщина отдала приказ о немедленной присяге страны царю Владиславу. Согласно первому пункту присяги к Сигизмунду III должно было отправиться посольство, которое просило бы отпустить Владислава на царство. Второй пункт (не дожидаясь исполнения первого!) был клятвой верности Владиславу как «царю всея Руси».

Глупость или измена? Вопрос неуместен. Имело место и то, и другое.

После этого по стране были разосланы грамоты с указанием целовать крест Владиславу. Какая-то часть страны этому покорилась. От Лжедмитрия II побежали представители верхов и косяками стали поступать на королевскую службу — вслед за подписавшим Смоленский договор Салтыковым, которому Гермоген даже отпустил грехи за слезное покаяние.

После Москвы Владиславу присягнули многие города. Князь Дмитрий Пожарский привел к присяге жителей Зарайска, Прокопий Ляпунов — население Рязани. Иллюзии немедленного наступления мира, порожденные Московским договором, распространились по исстрадавшейся стране.

Нижегородцы оставались верны принципу: «Кто будет на Москве государь, тот всем нам государь». Однако к самому факту избрания царем польского королевича нижегородцы отнеслись негативно. Об этом свидетельствует тот факт, что «служилые по отечеству» уезда, в отличие от знати многих других регионов, не обращались ни к Владиславу, ни к Сигизмунду III за подтверждением своих владельческих прав и за пожалованием новых поместий и вотчин.

Впрочем, было одно исключение — Григорий Константинович Доможиров. В своей челобитной Сигизмунду III он уверял, что еще в царствование Шуйского «сказывал на Москве дворянам и детем боярским и торговым людям, чтобы нам на Московском государстве видети государем сына твоего, государя нашего Владислава Жигимонтовича», помучив за это «живот свой от Шуйского». И король, оценив рвение Доможирова, утвердил за ним старое нижегородское поместье и пожаловал новым — в Арзамасском уезде. «Но такой радетель Владислава был лишь один среди нижегородцев, да и он потом принял, видимо, энергичное участие в борьбе против поляков, ибо получил от боярского правительства (неизвестно, какого ополчения) свое нижегородское поместье в вотчину», — замечал Любомиров.

При этом значительная часть страны не приняла выбор Владислава категорически, что привело к непредвиденным Семибоярщиной последствиям. Для начала множество москвичей стали покидать столицу и перемещаться в лагерь «истинного русского царя Дмитрия». Боярские верхи резко оттолкнули от себя низы. Дела самозванца за счет этого заметно пошли в гору, и его движение стало все больше принимать характер социального движения низов.

То, что избрание царя прошло без участия представителей провинции, тоже повсеместно вызывало протест. На этой почве уже в августе начались волнения в Твери, Владимире, Ростове, Суздале, Галиче. Черный люд из этих городов направил своих представителей с челобитьем к Лжедмитрию II.

Теперь уже московские бояре стали усиленно настаивать на выполнении Жолкевским взятых им в Московском договоре обязательств бороться с Лжедмитрием II до полной победы. На рассвете 27 августа гетман повел войско на лагерь самозванца, туда же направил наличные силы Мстиславский. Сапега в ту минуту предал самозванца, и он поспешил сбежать в Никольский монастырь, а оттуда в Калугу. Правда, и приобретение у Лжедмитрия II было немалым. Заруцкий, сильно помогший Жолкевскому под Клушином, подговорил большую часть своих казаков отправиться с ним в калужский лагерь самозванца.