В Калуге подняли тревогу. Казаки принялись резать татарских мурз, мстя за смерть «государя».

Мертвый самозванец уже никому не был нужен. Тело человека, которого почитало царем пол-России, больше месяца лежало в нетопленой церкви, а толпы жителей Калуги и приезжие ходили поглядеть на труп и отрезанную голову.

Соловьев называл смерть Лжедмитрия II «вторым поворотным событием в истории Смутного времени», считая первым вступление Сигизмунда в пределы Московского государства. «Теперь, по смерти самозванца, у короля и московских приверженцев его не было более предлога требовать дальнейшего движения Сигизмундова в русские области, не было более предлога стоять под Смоленском; лучшие люди, которые согласились признать царем Владислава из страха покориться козацкому царю, теперь освобождались от этого страха и могли действовать свободнее против поляков. Как только на Москве узнали, что вор убит, то, по словам современного известия, русские люди обрадовались и стали друг с другом говорить, как бы всей земле, всем людям соединиться и стать против литовских людей, чтоб они из земли Московской вышли все до одного, на чем крест целовали».

Одним мощным врагом стало меньше. Войска самозванца становились бесхозными и теряли самостоятельную политическую силу, но при этом оставались в антипольском лагере. «Король и его поляки перестали быть спасителями, — подчеркивал Казимир Валишевский. — Отныне можно было обойтись без них, и с трудом терпимое до сих пор присутствие их на московской земле стало сразу нетерпимым».

Ян Сапега от имени короля попытался вступить в переговоры с «царицей» Мариной Мнишек и боярами Лжедмитрия. Калужане отказались разговаривать, заключили Марину под стражу и установили надзор за боярами. Сапега не посмел штурмовать Калугу и отступил.

Семибоярщина направила в Калугу князя Юрия Трубецкого, чтобы привести ее жителей к присяге. Но восставший «мир» вместо этого решил отправить выборных в Москву для ознакомления с положением дел. Они увидели там иностранных наемников и негодующий народ, готовый восстать. Калуга приговорила не признавать власть Владислава до тех пор, пока тот не прибудет в Москву и все польские войска не будут выведены из России. Боярин Юрий Трубецкой едва спасся бегством.

Тем временем Марина Мнишек благополучно разрешилась от бремени и объявила казакам и жителям Калуги, что отдает им сына, чтобы те крестили его в православную веру и воспитали по-своему. Разрыв с боярами и поляками, рождение «царевича» («воренка» — в правительственной терминологии) напомнили людям о непогребенном самозванце. Калужане торжественно похоронили тело Лжедмитрия II в церкви. Затем они крестили наследника и нарекли его царевичем Иваном.

«Россия, казалось, ждала только сего происшествия, чтобы единодушным движением явить себя еще не мертвою для чувств благородных: любви к Отечеству и к независимости Государственной, — писал Карамзин о гибели Лжедмитрия II. — Что может народ в крайности уничижения без Вождей смелых и решительных? Два мужа, избранные Провидением начать великое дело… и быть жертвою оного, бодрствовали за Россию: один старец ветхий, но адамант Церкви и Государства — патриарх Ермоген; другой крепкий мышцею и духом, стремительный на пути закона и беззакония — Ляпунов Рязанский. Первому надлежало увенчать свою добродетель, второму примириться с добродетелию».

В условиях паралича и дискредитации центральной власти все большее значение стала приобретать власть местная.

К 1611 году в уездных городах руководили воеводы и дьяки, поставленные в разное время разными правителями: Василием Шуйским, Лжедмитрием II, Семибоярщиной, Сигизмундом III. Поэтому организовывать управление на местах пришлось непосредственно «миру», т. е. всем свободным людям через своих выборных представителей. В Смутное время выборные представители уездных «миров» неоднократно собирались для обсуждения злободневных вопросов. И именно они возглавили движение за спасение страны.

В Москве во главе сопротивления встали Василий Бутурлин, Федор Погожий и другие дворяне, не принадлежавшие к высшей знати. Еще в октябре 1610 года они установили контакты с находившимся в Рязани Прокопием Ляпуновым, который имел всю информацию о мирных переговорах в королевском лагере под Смоленском и об их провале от своего брата Захария, входившего в состав Великого посольства. Тогда Прокопий был верен Владиславу. Он даже отобрал Пронск у «тушинского вора» именем королевича.

Сам Ляпунов обратился с посланием к Семибоярщине, запрашивая их, исполнит ли король условия договора и можно ли ожидать приезда Владислава в Москву. Вскоре к Прокопию наведался Бутурлин, заехавший в свое рязанское поместье. Была достигнута договоренность о совместном выступлении против интервентов.

Узнав о штурме поляками Смоленска в ноябре, Ляпунов направил новое послание Семибоярщине, написанное в самых жестких выражениях: он обвинял короля в нарушении договора, призывал к войне против захватчиков, грозил немедленным походом на Москву для освобождения ее от иноверных латинян.

Бутурлин вернулся в столицу, Ляпунов направил к нему гонца, которого арестовали, а за ним арестовали и самого Бутурлина. Под пытками он сознался в подготовке восстания в столице. Салтыков приказал посадить гонца Ляпунова на кол, а Бутурлина бросить в тюрьму. Но движение сопротивления в Москве уже было не остановить. По городу разошлось воззвание, озаглавленное «Новая повесть о славном Российском царстве, о страданиях святейшего Гермогена и новых изменниках», где утверждалось: «Из державцев земли бояре стали ее губителями, променяли свое государское прирождение на худое рабское служение врагу; совсем наши благородные оглупели, а нас всех выдали».

С гибелью «тушинского вора» исчезли препятствия к объединению сил, которые вели вооруженную борьбу против иноземных захватчиков. Земское освободительное движение ширилось и крепло. Ляпунов решил, что время действовать настало. В Рязани местный посадский «мир» и служилые люди первыми откликнулись на его призыв. Заручившись поддержкой Рязани, Ляпунов стал рассылать по городам призывы созыва ополчения для освобождения Москвы от интервентов.

В январе 1611 года московские бояре сообщали Сигизмунду о восстании Ляпунова и о том, что Заруцкий действует вместе с ним и отправился со своими казаками в Тулу. Бояре требовали от короля, чтобы он арестовал Захария Ляпунова, который обо всем сообщает брату из-под Смоленска. Семибоярщина была не в состоянии справиться с восстаниями в городах и просила Сигизмунда прислать войска. Но королевские части сами завязли под Смоленском.

Для помощи боярскому правительству Сигизмунд приказал находившемуся в его лагере атаману Андрею Наливайко с «черкасами» (запорожскими казаками) напасть на калужские, тульские и рязанские земли. Семибоярщина со своей стороны выслала на соединение с Наливайко воеводу Исаака Сунбулова, которому было поручено разгромить Ляпунова.

Запорожцы Наливайко 26 декабря 1610 года сожгли Алексин и частью сил двинулись к Туле, где находился Заруцкий с отрядом казаков, а частью — пошли к Рязани.