Свое положение герцог понял, только когда они сошли на берег: его не встречал никто из родственников; не прислали ни придворного, ни машины, чтобы доставить на место багаж. 14 сентября братья встретились впервые после отречения. Все прошло в рамках приличий, «но совсем не по-братски», как признавался король герцогу Кентскому, который всегда был ближе всех к старшему брату. «Он был в превосходном настроении, как всегда, доволен собой, и плевать хотел на всякие правила»[52]. Премьер-министру король рассказал о встрече куда более красноречиво. «Такое впечатление, что у него все прекрасно и его совершенно не волнует, какую память он оставил о себе после того, что наделал в 1936 году, – писал король Чемберлену. – Он решительно все позабыл». Уоллис не получила приглашения во дворец, а королева на всякий случай запланировала дальнюю поездку на то время, пока герцог с герцогиней находились в Британии.

Король предложил старшему брату два варианта: либо присоединиться к британской военной миссии во Франции, либо помочь с организацией гражданской обороны в Уэльсе. Последний понравился герцогу больше, но король передумал и сообщил брату, что выбора у него нет: только Франция. Герцог попросил было отправиться вместе с женой в месячную поездку по частям, размещенным в Британии, но получил решительный отказ. Официально было объявлено, что присутствие супругов может привлечь внимание противника к стратегически важным объектам. На самом же деле король опасался, что армия восторженно встретит отрекшегося три года назад брата. Хор-Белише он печально заметил: «Все мои предки всходили на престол, когда умирали их предшественники. Мой же не просто живой, а прямо-таки живчик!»[53]

Для перевода герцога во Францию нужно было решить еще один вопрос, а именно – в каком объеме ему можно доверять секретную информацию? Его личную преданность никто не ставил под сомнение, но многие – трудно понять, насколько справедливо, – не были убеждены, что то же самое можно сказать об Уоллис. Король не желал, чтобы его старший брат посещал британские войска во Франции, по тем же причинам, по каким он был против его поездки по войскам, расквартированным в Британии, хотя много месяцев никто не отважился сказать ему об этом прямо. Герцог был вне себя от ярости и заявил Черчиллю: «Это лишнее доказательство того, что брат со своими придворными, как только могут, стараются меня унизить»[54]. Сообщения о все более сильном разочаровании герцога перехватывали и направляли в Берлин немецкие шпионы. Эта проблема была не из тех, что решаются сами собой.

Невилл Чемберлен был в превосходном настроении, когда 4 апреля 1940 года в Центральном зале собраний методистской церкви в Вестминстере выступал перед членами Консервативной партии:

Генерал сэр Эдмунд Айронсайд, начальник генерального штаба империи, дал почти такое же решительное интервью газете Daily Express. На следующий день под заголовком «Попробуй только, Гитлер!» (Come on Hitler!) оно вышло на первой странице. «Время работает против Германии. Она не может вечно держать свои армии в районе военных действий, готовиться к наступлению и так ничего и не сделать. Ее моральное состояние совершенно точно пострадает, – уверенно заявлял генерал. – Откровенно говоря, мы были бы всеми руками за наступление. Мы уверены в себе. Мы ничего не боимся»[55].

Желания Айронсайда сбылись очень быстро: вскоре началась новая фаза войны с катастрофическими последствиями для Европы и Британии. Через пять дней немецкие войска, проведя операцию «Везерские маневры» (Weserübung), рано утром вторглись в Данию и Норвегию. Наступление на Данию началось незадолго до четырех часов утра на земле, в воздухе и на море. Через два часа, при полном превосходстве сил противника и угрозе бомбардировки Копенгагена, король Кристиан X и его правительство капитулировали. Нацисты управились за шесть часов, совершив свою самую короткую кампанию за всю историю войны. Размер и географическое положение Норвегии значительно осложняли задачу, тем более что на помощь стране пришли союзные войска. И все равно к концу месяца ее южная часть оказалась в руках немцев, а к 4 мая союзники с трудом удерживали за собой только Нарвик, и было ясно, что долго они не продержатся.

Успехи нацистов в Скандинавии только усилили давнишнее недовольство Чемберленом, ведь становилось все очевиднее, что в лидеры военного времени он не годится. 7 мая в палате общин начались горячие двухдневные дебаты по Норвегии, и ораторы, как будто сговорившись, не щадили его. Дэвид Ллойд Джордж, «человек, который выиграл войну» 1914–1918 годов, взывал к незадачливому премьеру «подать пример самопожертвования, поскольку ничто не может способствовать победе больше, чем его уход с поста». Одними из самых ярых критиков оказались однопартийцы Чемберлена. Лео Эймери, бывший министр консервативного кабинета, процитировал ему знаменитые слова Оливера Кромвеля, тремя столетиями ранее адресованные Долгому парламенту: «Даже если вы сделали немало хорошего, вы здесь слишком засиделись. Уйдите, говорю вам, и дайте нам о вас забыть. Ради Господа Бога, уйдите».

Сначала казалось, что Чемберлен намерен выстоять под ударами судьбы. Вечером на встрече с королем он с улыбкой заявил, что пришел не подавать в отставку. Король очень хотел оставить своего премьер-министра и даже предложил поговорить с Клементом Эттли, лидером лейбористов, и попробовать убедить его партию войти в коалиционное правительство. «Я сказал премьер-министру, что мне не нравится, как при всех треволнениях и огромной ответственности, которую он вынужден нести в военное время, ему всегда нужно ждать еще удара в спину и от палаты общин, и от прессы», – писал король[56]. Чемберлену не была чужда эта идея, но он все-таки предложил королю дождаться конференции лейбористов, которая должна была состояться в ближайшие выходные, чтобы лучше разобраться в настроениях, царивших в партии.