Вся Британия с нетерпением ждала передачи. Кинотеатры закончили сеансы пораньше, и к девяти часам вечера толпы людей начали собираться у радиомагазинов, а в клубах и вестибюлях гостиниц стало тихо. Миллионы людей сидели дома перед радиоприемниками. День империи приобрел особое значение в военное время, потому что все ее государства вносили огромный вклад в борьбу. Король должен был говорить после передачи под названием «Братья по оружию» (Brothers in Arms). Она была адресована людям, родившимся и выросшим за пределами Англии, чтобы «со всей определенностью продемонстрировать единство и силу, символом которых и является День империи». Речь должна была длиться рекордные двенадцать с половиной минут и стать самым серьезным испытанием для короля за все годы работы с Логом.

За минуту до начала король переступил порог и подошел к открытому окну, за которым начинало темнеть. Стоял прекрасный, тихий весенний вечер. «Не верится, что за какую-то сотню миль отсюда люди убивают друг друга», – подумал Лог.

Красная сигнальная лампа мигнула четыре раза и погасла – пора было начинать. Король сделал два шага к столу, Лог пожал ему руку, желая удачи. Этот жест показывал, насколько близкими стали их отношения; никому не было дозволено без разрешения касаться короля.

«В День империи год тому назад я говорил с вами, народы империи, из Виннипега, самого сердца Канады, – начал король именно так, как Лог ему посоветовал. – Тогда не было войны, и речь шла об идеалах свободы, справедливости и мира, на которых основано наше Содружество. Потом тучи сгустились, но я все равно надеялся, что эти идеалы обретут еще большую полноту и значимость и им не помешает страшная мясорубка войны. Этого не произошло. Зло, которое мы неустанно, всеми силами старались отвратить, все-таки обрушилось на нас».

Король продолжал, улыбаясь по-мальчишески – по крайней мере, так казалось Логу, – когда легко расправлялся с каким-нибудь заковыристым словом. Народы Британии, говорил король, вели «решающую битву», и его голос звенел от напряжения. «Не заблуждайтесь: наши враги стремятся не просто к территориальным завоеваниям; их цель – полное, окончательное уничтожение империи и всех ее основ, а в конечном счете – завоевание мира. И если они возьмут верх, то обрушат на нас всю свою ненависть и жестокость, которые уже продемонстрировали».

Закончив речь, король сделал небольшую паузу. Лог предложил испробовать новый способ работы. Во время трансляции постоянно горела красная лампа, или «красный глаз желтого божка», как называл ее Лог. Но она очень отвлекала, и в этот раз они попробовали обойтись без нее, хотя так было труднее понять, что передача уже закончилась. Оба молча смотрели друг на друга, не решаясь заговорить.

Через несколько минут зашел Огилви. «Поздравляю, ваше величество, прекрасно получилось», – произнес он. Вслед за ним появилась королева; она поцеловала мужа и тоже сказала, что все прошло отлично. Все вместе проговорили еще минут пять.

«А потом, – вспоминал Лог, – король Англии произнес: “Ну и проголодался же я!”, они распрощались с нами и спустились по лестнице в свой мир».

Король очень радовался своему успеху и был доволен тем, что, хотя военная обстановка менялась очень быстро, ему не пришлось переписывать речь в последнюю минуту. «Я очень боялся, что произойдет что-нибудь экстренное и ее придется менять, – записал он вечером в дневнике[65]. – Очень доволен тем, как говорил, получилось легко, я очень старался. Терпеть не могу выступать в прямом эфире».

Утренние газеты на все лады восхваляли выступление короля. Daily Telegraph назвала его речь «живой и вдохновляющей», отметив: «Вчера нам сообщали, что во всех штатах Америки и самых удаленных частях империи было отчетливо слышно каждое слово». На следующий день ее превзошла Sunday Express. «Король наконец избавился от дефекта своей речи», – утверждала она, выдавая желаемое за действительное, возможно, не без ведома старого друга Лога, Джона Гордона, который в 1928 году ушел из Daily Express на пост редактора ее воскресного выпуска. «Не было запинок, которые раньше так портили его речи. Специалисты, слушавшие пятничное радиообращение короля, заявили вчера, что он говорил очень гладко и нет оснований ожидать новых проявлений дефекта». Один из таких специалистов, имя которого не называлось, отметил, что «даже самые непростые согласные и слова, которые раньше обязательно вызвали бы затруднения, были произнесены очень уверенно»[66].

Лог едва успевал отвечать на телефонные звонки. «Всех очень тронула речь, – записал он в дневнике. – Эрик Мьевилль [помощник личного секретаря короля] звонил из Букингемского дворца и сказал, что мир откликается прямо-таки восторженно. Когда мы разговаривали, позвонил король, и я, воспользовавшись возможностью, поздравил его еще раз».

Нашлись и скептики: в докладе внутренней разведки о мнениях и настроениях в обществе отмечалось, что речь имела «успокоительное, но неглубокое воздействие. В общем и целом она была встречена благоприятно, но чаще всего отмечали улучшение дикции его величества и несколько отстраненный, безличный тон»[67]. Член парламента от Консервативной партии Катберт Хедлам после передачи записал в дневнике: «Бедолага – его можно только пожалеть»[68].

Лайонел и Миртл отметили успех короля тем, что на следующий день пошли на вечерний сеанс «Моей цыпочки», веселой кинокомедии-вестерна, действие которой происходило в 1880-х годах, с Мэй Уэст и У. К. Филдсом в главных ролях. Потом Валентин отвез родителей в их любимый венгерский ресторан. Они были там первый раз с начала войны, и оркестр играл все любимые мелодии Миртл.

В своей штаб-квартире, оборудованной в лабиринте затхлых меловых тоннелей, прорубленных еще в годы Наполеоновских войн глубоко под замком Дувра, адмирал Бертрам Рамсей проводил совещание с представителями Адмиралтейства и Министерства судоходства. Рамсея, который находился в отставке, в начале войны вернули в строй и назначили командовать Дувром. Сейчас ему предстояло провести одну из крупнейших и самых дерзких в истории морских спасательных операций. Совещание проходило в центре управления, большой комнате целого комплекса, где в Первую мировую войну оборудовали автономную электростанцию. Она называлась «комната динамо»; так же назвали и будущую операцию.

Чуть раньше, 19 мая 1940 года, когда все больше опасений стала вызывать судьба четырехсоттысячной британской группировки, сдерживавшей наступление немцев в Северной Франции, Рамсея вызвали в Военное министерство. Он получил приказ разработать план «частичной эвакуации» Британского экспедиционного корпуса – частичной, потому что тогда никто в правительстве то ли не мог, то ли не желал признавать тяжесть положения. Несколько дней Рамсей развивал бурную деятельность в Адмиралтействе, Военном министерстве, Министерстве судоходства, встречался с начальниками приморских портов: нужно было найти столько кораблей и лодок, сколько, по его прикидкам, требовалось для эвакуации. Понимая, что крупные суда могут войти не в каждый порт, Рамсей обратился за помощью к сотням владельцев рыбацких лодок, прогулочных пароходов и других малых судов, которые могли бы забирать военных прямо с берега.