Мы многое узнали о наших противниках. Новые модели «спитфайра», такие как Mark V и IX, уже имели впрыск топлива. После 1943 года «Спитфайр XIV» стал для нас настоящей проблемой. У нас было несколько жестоких схваток над Ла-Маншем и Англией, что могло кончиться еще хуже. Если тебя сбивали, ты попадал в плен без всяких шансов бежать. А многие пилоты утонули или замерзли в холодных водах Ла-Манша. Королевские ВВС имели радар, поэтому они могли экономить время и топливо, наводя свои истребители прямо на нас, и если мы сопровождали бомбардировщики, то становилось совсем плохо. При этом у нас действовал идиотский приказ оставаться с бомбардировщиками и не вступать в бой с истребителями. Галланд сказал: «К черту его» – и разработал свой собственный метод, который я принял.

После того как несколько раз бомбардировщики серьезно пострадали, особенно пикировщики, которые гибли в огромных количествах, Геринг приказал истребителям лететь вплотную к бомбардировщикам. Он не хотел, чтобы мы вели бой со «спитфайрами» и «харрикейнами», нужно их было просто отгонять. Это не действовало. Тогда Галланд начал посылать вперед несколько истребителей, которые появлялись в районе цели на 20 минут раньше основной группы.

От 4 до 8 истребителей летели первыми, чтобы привлечь внимание англичан. После этого они связывали противника боем, что давало бомбардировщикам хороший шанс проскочить. Истребители сопровождения перенимали эстафету у первой группы, которая уже испытывала нехватку топлива, и сами вступали в бой. К этому времени англичане сами начинали думать о возвращении на базу. В этом случае уже наша вторая группа истребителей имела преимущество в запасе топлива. Именно так многие из нас добивались своих побед.

Потом нам приказали сопровождать Ме-110. Этот самолет был любимой игрушкой Геринга. Он утверждал, что Ме-110 добился огромных успехов в ходе войны. Действительно, эти тяжеловесные машины были неоценимы в качестве штурмовиков и ночных истребителей, но в других случаях они были бесполезны. Даже имея стрелка, прикрывающего заднюю полусферу, Ме-110 легко сбивался противником. Они не могли маневрировать, но зато имели мощную носовую батарею.

После Битвы за Англию мы получили новую передышку. До конца 1940 года я почти не летал. Новая крупная кампания началась весной 1941 года на Балканах. Англичане дали нам несколько хороших уроков. Прежде всего, мы поняли, что нашим истребителям не хватает дальности. Прибыв к цели, мы имели совсем немного времени на бой, прежде чем нам приходилось возвращаться домой, и англичане это понимали. Во-вторых, нас часто посылали сопровождать бомбардировщики, что ликвидировало наше превосходство в скорости и высоте, которые исключительно важны для летчика-истребителя. Поэтому мы теряли преимущество внезапности.

Еще одним фактором стало использование англичанами радара, это стало шоком для наших летчиков, хотя командование знало об этом устройстве. Система раннего предупреждения позволяла англичанам сосредоточить силы в нужном месте в нужное время, создавая локальное превосходство. Еще одним фактором, мешавшим нашим успехам, стали действия Геринга, который не позволял воевать наиболее простым и логичным способом. Он неоднократно перенацеливал силы люфтваффе с военных целей, таких, как аэродромы, на города и порты, военные заводы, что имело катастрофические последствия.

Мы знали, что в будущем нам предстоит изменить метод действий. Англичане многому научили нас, и мы стали еще более опытными летчиками-истребителями. После окончания боев над Ла-Маншем и до вторжения в Россию Вольф Фальк пытался убедить меня перейти в ночные истребители. Он предложил мне штабную работу, но я мог согласиться на такое лишь при условии, что мне позволят летать, когда я хочу. Становиться кабинетным пилотом я не собирался. Однако новая работа обещала повышение в звании, и это привлекало меня.

Я был в Фюрстенвальде, когда приехал Фальк, и мы обсудили события, происходившие после нашей встречи в Берлине. Он сообщил, что разворачивается программа создания ночных истребителей. Удет представил его план Герингу, который получил «добро» от Гитлера. В то время Фальк, вероятно, был самым высокопоставленным капитаном люфтваффе. Он стал первым командиром эскадры нового поколения после Галланда, остальные были ветеранами Первой мировой войны.

Затем он получил эскадру, имея звание всего лишь капитана, и это в то время, когда такую должность мог занять минимум майор, а желательно подполковник, если не вообще полковник. За годы войны требования стали не такими жесткими, и майоры получали эскадры все чаще. Иногда командиром эскадры становился и капитан, как сам Фальк, но это были особые соединения. Мы в люфтваффе быстро поняли, что звание это ничто по сравнению с опытом. Многие молодые пилоты быстро взлетели по служебной лестнице благодаря своим способностям. Вальтер Новотны и Эрих Хартман стали майорами в 22 или 23 года. Так развивались события.

Вскоре после этой встречи мне позвонили по телефону. Геринг дал Фальку полную свободу рук, он мог казнить и миловать, вербовать кого угодно. Мне дали день на сборы, после чего я должен был вылететь к новому месту службы. Это произошло в конце июня 1940 года. Я прыгнул в свой Ме-109 и взлетел, полет не должен был занять более часа.

Затем я неожиданно увидел маленькую группу «Бленхеймов» и подумал: «Почему бы и нет?» Я атаковал один. Я расстрелял ему правый мотор, который ярко вспыхнул, и самолет пошел вниз. Парашютов я не увидел. Это произошло совсем рядом с аэродромом, на который я должен был приземлиться, и топлива у меня почти не осталось. Я сбросил скорость, выпустил закрылки и выпустил шасси. Я видел, как дымный хвост бомбардировщика уткнулся в соседнюю деревню. Я почувствовал себя плохо, подумав, что моя победа могла стоить жизни нескольким немцам.

Я выключил мотор и вылез из кабины, прихватив рюкзак и летный журнал, после чего пошел через поле к штабу Фалька. Он выглядел злым, так как я опоздал почти на час. Я извинился за опоздание. Вольф спросил, почему я все-таки опоздал. Я ответил, что встретил группу английских бомбардировщиков и сбил один. Он улыбнулся и сказал, что прощает меня, после чего решил отправиться к месту падения бомбардировщика.

Мы отправились туда на его автомобиле. Когда мы прибыли на место, обломки еще горели, и дым затянул все вокруг. Экипаж находился на своих местах, еще один мертвый летчик лежал внутри фюзеляжа. Еще одного летчика выкинуло наружу при ударе. Затем я увидел кое-что, что меня разозлило. Крестьяне тыкали палками в мертвого летчика, а пара нахалов даже начали пинать тело. Я побежал туда, выхватив пистолет, и заорал на них. Вольф схватил меня за руку, и лишь тогда я опомнился. Но я все равно обругал их и сказал, что они хуже последних скотов. Я добавил, что эти люди погибли за свою страну. Это отважные летчики, которые заслуживают такого же уважения, как наши. Я пообещал, что застрелю любого, кто осмелится прикоснуться к ним.

Затем подошел полицейский, старик-ветеран прошлой войны, наверняка бывший пехотинец. Он согласился со мной и предупредил, что арестует всякого, кто потревожит мертвых. Толпа замолчала, было видно, что они стыдятся самих себя. Никто не осмелился посмотреть мне в глаза. Фальк сказал: «Давай проследим, чтобы их похоронили нормально и поищем документы. Семьи должны знать, что с ними случилось. Я позабочусь об этом».