В результате Хартман сбил сам себя, выступив практически в одиночку против высшего командования и называя вещи своими именами. В результате он так и не стал генералом. Впрочем, он особо к этому и не стремился. Он был единственным кавалером Бриллиантов, который вернулся на военную службу в новые ВВС и пользовался огромным авторитетом. Я думаю, он раздражал гражданских чиновников и слабых командиров. Против него выступили слишком многие, впрочем, как и против Галланда.

Жена Эриха Урсула хотела, чтобы он вышел в отставку. Она не желала снова видеть его в мундире, но мы фактически силой затащили его в армию, поэтому здесь есть и наша вина. Я думаю, он просто тосковал по старым друзьям. Ему требовалась дружба, чтобы залечить душевные раны после 10 лет в советских лагерях.

После того, как я вышел в отставку, я поддерживал контакты со старыми друзьями и оставался теневым советчиком по вопросам создания авиамоторов до 1973 года. Я стал президентом спортивного летного клуба и сам перестал летать только в 1984 году после серьезной болезни. У меня осталось много друзей в Америке, и я радовался, когда мог с ними встретиться. Если вы спросите, был ли я счастлив, выйдя в отставку, я должен сказать «да». Я более 30 лет провел в мундире, хотя я с прежним интересом слежу за политикой и военной ситуацией в мире.

Я полагаю, что больше не будет мировых войн, однако по всему земному шару существует множество мест, где могут начаться военные действия. Религия и экономика, вероятно, будут основными причинами войн. Соединенные Штаты имеют обязательства всюду, где требуется сила для поддержания мира. Я надеюсь, что масштабная война больше не начнется, и молодые люди не будут терять свои жизни попусту».

«Я родился в Боттендорфе, Тюрингия, 15 сентября 1913 года. Этот район расположен в самом центре Германии. Мой отец работал на мельнице и батраком на фермах, мать была домашней хозяйкой. Она была просто чудесной женщиной. Мой младший брат Бернд сейчас инженер и живет в Колумбусе, штат Огайо. Мой сын Вольф доктор и живет в Германии.

Если говорить об образовании, то я закончил гимназию, которая дает немного больше, чем обычная старшая школа. Я изучал языки, такие как английский, французский, латинский и греческий. Это было классическое образование, которое позднее мне хорошо послужило. Я самостоятельно доучил английский во время войны, разговаривая с пленными летчиками. После войны я пошел в школу, чтобы научиться говорить бегло. (Штайнхоф совершенствовал английский, читая романы и смотря американское телевидение на авиабазе Люк.)

Я учился, чтобы стать учителем и учить детей, но экономическое положение Германии в годы моей молодости было тяжелым, и я не мог найти работу. Я поступил на военную службу и прослужил на флоте один год. Там я подружился с Дитрихом Храбаком, и мы стали кадетами летной школы. Позднее нас перевели в люфтваффе, когда они были созданы, и их возглавил Геринг.

Это произошло в 1935 году. Я учился в школе вместе с Храбаком, Траутлофтом, Галландом, Гюнтером Лютцовом, Вернером Мёльдерсом, Гербертом Илефельдом и многими другими. Мы обучались в одной школе и подружились со многими другими кадетами, большинство из которых стало известными асами, получившими многие высокие награды. К несчастью, не все они пережили войну, и сейчас мы каждый год теряем кого-то.

Летную школу я закончил без труда. Я учился легко, как и все остальные, исключая Мёльдерса. Он страдал от слабого вестибулярного аппарата, и его часто рвало. Поэтому он брал с собой в кабину специальную сумку, так как ему надоело постоянно отмывать кабину. Несмотря на эту проблему, он был выдающимся пилотом того же класса, что и Ханс-Иоахим Марсель. Мёльдерс буквально сроднился с Ме-109. Я снова встретился с ним в школе повышенной подготовки. Он мог приземлиться и вылезти из кабины белый, как лист бумаги, еле держась на ногах. Мне казалось, что он не сумеет закончить школу, однако он был лучшим в простом пилотировании, а потом и в высшем пилотаже и стрельбе.

Мёльдерс каким-то образом сумел справиться со своей проблемой и позднее стал очень важной фигурой в истребительной авиации. Я думаю, именно его способность справляться с медицинскими проблемами, в том числе головокружением, принесла ему неприязнь остальных, кто не смог преодолеть этого и потому не мог летать. Он был строгим, но честным человеком. Мёльдерс, Галланд, Лютцов, Густав Рёдель, Эрвин Завалиш, Эдуард Нойман, Хайо Херман (бомбардировщики), Рольф Пингель и Илефельд воевали в составе легиона «Кондор» в Испании. Мне это не разрешили, хотя в то время я был холостяком. Но я был неопытным пилотом и еще не имел достаточно часов налета. Это мне всегда мешало.

Свой первый боевой вылет я совершил в конце 1939 года, уже после окончания Польской кампании. Мы вылетели на перехват английских бомбардировщиков, атаковавших прибрежный завод. Моя часть IV/JG-2 «Рихтгофен» летала на Ме-109Е, тогда как часть Вольфа Фалька летала на Ме-110. Это произошло задолго до Битвы за Англию, но я уже видел, что ситуация становится все сложнее для нас. Я тогда был командиром эскадрильи в IV/JG-2.

Фальк тоже одержал победу и претендовал на еще один сбитый самолет, но его не засчитали из-за нехватки свидетелей. Мы уничтожили половину группы бомбардировщиков, сбив 12 самолетов. Далее последовала пауза, однако 18 декабря нам передали, что обнаружена группа примерно из 40 бомбардировщиков. Меня направили в указанный сектор, где недалеко от Вильгельмсхафена я атаковал звено «веллингтонов». Я сбил один, другой повредил, и он начал снижаться к морю. Всего я насчитал около 22 бомбардировщиков, но, как вы понимаете, я был слишком занят.

Парни Фалька хорошо поработали на своих Ме-110. Как ни странно, этот вылет прославил нас. Это был первый бой, в котором участвовало большое количество британских и немецких самолетов, и мы победили. Фалька, полковника Шумахера и меня вызвали в Берлин. Министерство пропаганды раздуло все до небес, и мы превратились в национальных героев. Присутствовали даже зарубежные корреспонденты. Тогда я впервые встретился с Уильямом Ширером, американским корреспондентом, жившим в Берлине. Это был очень интересный человек.

Это был первый случай, когда я встретился с большими шишками – Йозефом Геббельсом, Германом Герингом, Иоахимом фон Риббентропом и другими. Честно сказать, никто из них не произвел на меня большого впечатления. Похоже, они были больше всего заинтересованы увидеть свои лица на первых полосах газет, чем в чем-либо еще. Я смотрел на них и удивлялся, как такие слабаки могут управлять великой страной. Гитлер на этой встрече не присутствовал, я встретился с ним лишь пару лет спустя. Я несколько раз встречался и беседовал с Герингом, что было крайне неприятно. В начале войны это был энергичный позер, ладно, у каждого свои недостатки. При этом он был дотошным человеком. Он задавал массу вопросов о мельчайших деталях боев. Его интерес был неподдельным, но результатов не было.

Геринг старался жить интересами своих летчиков-истребителей, как мы чувствовали себя частью эскадрильи. Судя по всему, он так и остался в прошлом, когда сам был пилотом и героем. Я решил, что он надоедливый, утомительный и навязчивый человек. Он любил схватить человека, обнять и хлопать по спине. Мне это показалось неприятно. Я никогда не любил, чтобы меня хватали и тискали. И его голос раздражал меня.