– Приходилось.

– Поделитесь опытом?

«А ты наглец, голубчик!»

– Как-нибудь непременно, но мы с вами, к сожалению, живем здесь не по своему усмотрению, а по звонку.

В унисон с ее словами этот самый звонок и прозвучал, но никто и не подумал подняться с места. Видимо, класс привык, что в диалоге «ученик – учитель» последнее слово остается за Шлыковым. «Значит, меня ждет продолжение». К сожалению, она не ошиблась:

– А в подобной ситуации вам бывать приходилось?

– Что ты имеешь в виду? – искренне удивилась Маргарита, хотя почувствовала, что от вопроса веет чем-то неприятным, даже враждебным, и снова попала в точку:

– Приходить на чужое место?

С прилагательным можно было спорить как угодно долго. Можно было доказывать, что она на своем месте, – значит, оправдываться и унижаться. Можно было обидеться и сказать что-то резкое – и весь класс тут же усомнился бы (и правильно сделал бы) в том, что она только что говорила. Маргарита предпочла не заметить определения, перевести его на свой лад:

– Ты хочешь сказать, подхватывать класс практически на пороге школы?

– Можно и так сказать.

«Ну надо же, смилостивился, паршивец».

– Бывало. Так что, как говорится, ваши силы плюс мой богатый опыт…

– А успешный?

«Похоже, ты никогда не сдаешься. Любишь загонять учителя в угол. Что ж ты за фрукт такой?»

– Как тебя зовут?

– Меня? – Мальчишка на мгновение растерялся.

– Да, прости, я не запомнила. – Маргарита нацепила на лицо смущенную улыбку. Не стоит скрывать от учеников мелкие ошибки. Учитель – живой человек, а не Бог, и от этого он им только ближе и понятнее. Так как же?

– Ну, Егор.

– Егор? – невольно вырвалось у нее.

– Да, Егор.

Все. Мгновенное фас и туше. В этой схватке мышью оказалась она. Маргарита даже схватилась рукой за первую парту. Ее повело, и она с трудом удержалась на ногах. Наверняка побледнела. Выдержки ей, конечно, не занимать, но выдержать такое…

– Маргарита Семеновна, вам плохо? – Анюта Селиванова.

«Ей бы во врачи податься, получится органично».

– Нет-нет, уже все в порядке. Наверное, давление скачет. У нас тут душновато.

– Открыть окно? – Анжелика. Конечно, эффектный проход через весь класс к окну – отличный способ лишний раз продемонстрировать свою сногсшибательную внешность.

Первый звонок на следующий урок позволил Маргарите свернуть ситуацию:

– Я сама открою, вы идите. И не волнуйтесь, все в порядке.

Задвигались стулья, заскрипели парты, защелкали замки на сумках и молнии на рюкзаках. Дети заспешили, заторопились, в суете и шуме забыли об учительнице. Они шли к выходу из кабинета, беспечно болтая о чем-то своем и не обращая никакого внимания на Маргариту. А она уже успела подойти к окну и распахнуть его. Она вдыхала свежий сентябрьский воздух, судорожно вцепившись пальцами в подоконник, и механически повторяла, чуть шевеля губами, практически беззвучно:

– Егор… Егор…

Первый рабочий день начался с опоздания. Администратор сделала страшные глаза и скосила глаза на двери косметического кабинета, намекая на то, что там клиентка, пребывающая в крайней степени нетерпения. Марта воздела руки к потолку, проносясь мимо. Жестом она и извинялась, и возмущалась движением общественного транспорта, и требовала оставить ее в покое: каждый человек имеет право на форс-мажор. И уж Марта страшных глаз и косых взглядов точно не заслуживала. Она опаздывала очень редко: детский дом навсегда приучил к четкому распорядку и жизни по графику. Кто-то из бывших воспитанников стремится скорее забыть казенные правила и не желает жить по часам. А Марте это не мешает. Ей столько всего охота забыть, что графики и распорядки, пожалуй, не войдут и в первую сотню случившихся с ней неприятностей. Хотя можно ли считать привычку неприятностью? Скорее наоборот. Она поступала так, как ей удобно. Единственным неприятным моментом – больше для нее самой – было требование пунктуальности не только от себя, но и от других.

– Если вы даже зубы не можете почистить в отведенное вам время, кто же доверит вам дело посерьезнее?! – Возмущенный голос воспитательницы начинал скрипеть в сознании Марты всякий раз, когда она кого-то ждала. И как она ни старалась, ни убеждала себя в том, что отсутствие пунктуальности – всего лишь мелкий недостаток, абсолютно простительный, особенно для женщин, ее мнение о людях, заставляющих себя ждать, неумолимо и безвозвратно портилось с каждой последующей минутой опоздания.

Если Марта опаздывала сама, то только по очень уважительным причинам: подвел будильник (у кого из нас это чудо техники не срабатывало хотя бы один раз?), заперли в квартире (было такое один раз, лет пять назад, когда ухажер, с которым она попробовала отрепетировать семейную жизнь (спектакля из репетиций так и не сложилось), ушел из квартиры с двумя комплектами ключей (ох и досталось же бедолаге тем вечером) или неполадки на транспорте, как сегодня (у троллейбуса слетели рога, и водитель тратил драгоценное Мартино время, а она злилась, волновалась и пыталась унять внутреннюю дрожь и участившееся сердцебиение, которое всегда приключалось с ней при угрозе явиться не вовремя).

Вот и сейчас сердце бухало, по спине бежал холодок, а недовольство собой неслось впереди Марты семимильными шагами. А тут еще администратор с укоряющим взглядом. Ну не вступать же с ней в спор, когда в салоне полно клиентов. У Милы в кресле девушка с фольгой на голове. Сама Мила отсутствует: пошла покурить, пока мелирование «доходит». Валера моет голову мужчине средних лет и громко рекламирует тому средства от облысения. Марта не уверена в их эффективности, зато в красноречии Валерика – стопроцентно. Средство будет куплено, парикмахер получит процент, а клиент – надежду. Скорее всего, лосьон не поможет, но ведь и не помешает, так почему не попробовать? Ната склонилась над пальчиками довольно полной женщины, рисуя на ногтях клиентки затейливые узоры. Марту всегда забавляли дородные дамы с маникюром пятнадцатилетних подростков, который, казалось, верещал вместо них: «Не стареют душой ветераны». Но Натка сохраняла олимпийское спокойствие, говорила: «Желание клиента – закон. Что захотят, то и изображу». Этим она и занималась, высунув от напряжения кончик языка и ссутулив до невозможности спину. На вбежавшую Марту даже глаз не скосила: «А еще лучшая подруга называется!» Но тут же мелькнула следующая мысль: «Хорошо, что Ната не смогла поехать со мной к Ниночке. А то вылетели бы обе в трубу из салона и мыкались бы теперь по парикмахерским экономкласса с таким же экономичным заработком». Марте еще можно помыкаться, а у Натки мальчишки-близнецы и муж – горе луковое, ей деньги ой как нужны. Только беда в том, что Ната не умеет наступать на горло собственной песне. То есть умеет только на работе: держит себя в руках, всем улыбается, делает, что прикажут, а форму снимет – и другой человек: резкий, прямой и очень ироничный. Так что Ниночку Ната бы приложила по всем статьям, не стерпела бы. Потом, возможно, и пожалела, но было бы поздно. Клиентка бы подняла бучу, и уж точно жертвовать такой фифой дирекция бы не стала. Ладно, если потерять одну Ниночку, но она могла бы увести с собой еще десяток таких же, делающих салону отличную выручку».