— Что ты видишь? — переспросил встревоженный Баррет.

— Я вижу кровь. Кровь на руках и кровь на земле…

— Что с тобой, Сармиенто?!

— Ничего, ничего, просто над патио резвятся духи ночи.

Испанка, кажется, успокоилась, дыхание ее стало реже, зрачки сузились до нормальных размеров.

— Чья была кровь?

— Я не знаю, мое видение словно помутнело. Я вдруг ощутила соленый вкус на языке и горький дым костров, боль ран и восторг победы. Все смешалось, как будто мы стояли на пороге смерти.

— Ты ясно видела мою смерть?

— Нет, думаю, что нет, линия твоей жизни еще не завершилась.

— Что ты видишь теперь?

Сармиенто опустила голову, плечи ее поникли.

— Я вижу реку, которая впадает в море, мутную желтую воду, течение сносит вниз трупы.

Баррет несколько смутился.

— Ах, не горюйте, чудная сеньорита. Война — обычное мужское занятие, она идет долго, а прекращается редко.

— Вижу волны.

— Где?

— Не знаю. Это гигантские валы, они разносят берег и сами разбиваются, ударяясь о него.

— Прибой в жизни моряка — обычная штука. Бывало, у нас на Скаллшорз…

Баррет осекся. Теперь Сармиенто отрешенно смотрела мимо его расслабленной руки на огонек лампы, в радужках ее глаз плавали одинокие искры света.

— У тебя сразу два устремления, Питер, — сказала она просто. — Ты хочешь женщину, которая не хочет тебя, и желаешь денег, чтобы получить то, что получить невозможно.

Баррет ощутил частый пульс у запястья своей зажатой в чужих пальцах ладони.

— Хватит, я вижу, вы устали, сеньорита.

— Немного, да. Гадание, как и колдовство, — трудное занятие. И небезопасное. Когда я была совсем девчонкой, на Гранда Авилии сожгли женщину. Ее звали Карла, и она была ведьма. Хотя некоторые считали, что Карла просто чересчур хороша и очень нравилась мужчинам. Я увязалась на казнь вслед за братом и видела, как ее балахон охватило огнем…

Лусия Сармиенто уже встала и, поправив накидку на точеных плечах, быстро ушла в дом. Одинокая масляная лампа продолжала гореть тусклым светом.

Под окнами дома пел, временами подыгрывая на виоле, курчавый певец-мальчишка. Баррет проснулся от этих протяжных звуков и долго лежал, глядел в белый потолок, пытался понять чужие слова и отделить от шелухи сердцевину песни. Слова оставались чужими и не трогали Баррета. Он ловил только игру виолы. Саммер пела по-другому, но в картахенской музыке было нечто похожее. Ланда вошел без спроса и разогнал тонкое наваждение.

— Странный ты негодяй, — задумчиво заявил Баррет. — Испанец, который прячет пирата, католик, который держит у себя англиканскую библию, к тому же, как мне кажется, измазанную кровью.

— Есть великое объяснение всего.

— Золото? Знаешь, Эрнандо, мне приходилось видеть на Хайроке занятную картинку, не знаю, как она туда попала, если учесть, что гравировали ее наверняка голландцы.

— Что еще за изображение?

— На ней был представлен король испанцев, который облокотился о стол, заваленный золотыми эскудо. Наш английский монарх и Голландские Генеральные штаты тянули сокровище к себе, французы, не скрываясь, хватали золото, а за спиною у всех генуэзцы строили рожи.

Де Ланда от души расхохотался.

— Ты бездельничаешь, Питер, от этого в твою упрямую башку лезут странные мысли. Могу порадовать тебя — корабль ждет. Пусть он идет на Веракрус, мы с тобой найдем способ улизнуть по дороге. Впереди побережье севернее Юкатана и исполнение твоих желаний. Ты ведь не хочешь остаться бедным неудачником, потерявшим свой люггер?

— Поглоти тебя пекло, конечно, не хочу. Нет.

— Тогда смелее, англичанин. Ты ведь все равно не любишь Картахену…

«Святая Маргарита» покинула бухту, проплыв мимо недостроенного укрепления Сан-Фелипе-де-Баррахас, — корабль спешно уходил на Веракрус. Ланда на палубе ничем не выделялся среди других пассажиров — купец, отправившийся по делам. В каюте он разительно менялся и проводил время в подвесной койке, разжевывая индейские листья из своих запасов. Чтобы не видеть его неподвижных глаз, Баррет выходил на палубу, всматривался в бескрайнее море и переменчивое небо — никто не обращал внимания на немного странного чужака.

— Это мой кузен, он немного не того, — поторопился объяснить де Ланда. — Печальные последствия ранения в голову…

Дул благоприятный ветер — как раз такой, какой нужно. Кружка оставалась светлой и обещала безопасность. Побережье Новой Гранады лежало позади, «Святая Маргарита» сильно продвинулась на север, минуя невидимые, затерянные в морском сиянии берега Панамы, и все-таки подавленные опасения не покидали Баррета.

Как-то ближе к полудню Ланда, отряхнув вызванные зельем чары, разложил на дощатом столе свой арсенал — кремневые пистолеты, старый фитильный мушкет, сошку от него, потрепанный мешочек с пулями и перевязь-бандерильеру с натруской, мотком фитиля и патронными гильзами.

— Ты хорошо стреляешь, Питер?

— Да.

— Мне не нравятся такие слишком короткие ответы.

— Да, черт тебя возьми! В последние годы я постоянно практиковался в стрельбе из французского буканьерского ружья. На суше делал это по птицам, а в море — по таким мерзавцам, как ты.

— Отлично, тогда я доволен, — как ни в чем не бывало заявил де Ланда. — Здешние воды не очень спокойны. Как тебе перспектива встретить французских корсаров? Клянусь своим святым покровителем, я бы очень посмеялся, обнаружив тебя убитым.

— В ад первым отправишься ты.

Ланда опять смеялся, но в его смехе, к удовольствию Баррета, заметно сквозила тревога.

— Увидим, увидим…

Шло время — ничего не менялось. Пару раз англичанин приметил странствующего альбатроса. Первый раз острый силуэт птицы и ее белое брюхо просто промелькнули над верхушками мачт и двумя ярусами парусов. Второй альбатрос мирно кормился на воде, его черно-белые перья сверкали под солнцем. Стояла жара, и пресная вода казалась горькой, тесная «Святая Маргарита» совсем не походила на галеоны «золотого флота». Каюты тут разделялись простыми деревянными переборками, Баррет заметил, что помпа часто в ходу, очевидно, в трюме держалась слабая течь. За закрытыми портами нижней палубы молчаливо ждали своего часа заряженные орудия.

Суша возле Кампече приблизилось, на западе раскинулись побережья Юкатана — там сто лет назад подлинный обладатель украденной Ландой фамилии, грозный Диего де Ланда, епископ и хронист, костром и угрозами искоренял ересь среди обращенных индейских племен. Баррет припомнил неприятную сцену на Пласа Майор и поежился. Он надеялся, что люди Лемюэля Хамма вместе с незадачливым побитым штурманом уже покинули чужой порт.