главный монах снова ударяет в трещотки. Набравшись сил после этого упражнения, монахи возвращаются к медитации, дзадзен, и упражнения продолжаются еще часа три, пока не наступает пора для основного приема пищи – в десять часов.

У каждого монаха в деревянной коробке, завернутой в салфетку, есть комплект из небольших мисок. Когда пора есть, он достает все это из своего шкафчика в зале и проходит в столовую, где на длинных деревянных столах, высотой меньше полуметра, уже накрыто. Монахи едят три раза в день: завтрак наступает около четырех часов утра, основной прием пищи – в десять, и то, что называется «целебной едой» – в пять. Членам сангхи не положено питаться после полудня, но так как климатические условия Японии этого и не позволят, дневной прием пищи называется «целебным» и состоит из того, что осталось после десятичасового приема. В монастырях дзен во время еды происходит особая церемония, которая начинается с зачитывания короткой сутры, а затем «Пяти медитаций во время еды»[58]:

Во-первых, давайте подумаем о нашей работе и поймем, откуда это подношение?

Во-вторых, давайте подумаем, насколько неидеальна наша добродетель, заслуживаем ли мы этого подношения?

В-третьих, о самом главном – что необходимо контролировать наш разум, остерегаться ошибок.

В-четвертых, что это лекарство, и благодаря ему мы поддерживаем здоровье тела.

В-пятых, чтобы выполнить задачу просветления, мы принимаем эту еду.

Когда чтение заканчивается, два монаха выходят вперед с огромной деревянной миской риса, а за ними следует другой монах, раздающий маринованные овощи. Еще один монах разливает чай. Когда у всех все есть, каждый выставляет на край деревянного стола маленькую порцию еды, как бы предлагая ее невидимым духам и приговаривая:

О, вы, из мира духов,

Подношу это вам.

Пусть эта еда наполнит все десять сторон света

И порадует всех духов.

Затем на улицу выносят подношения для птиц. Пока они едят, монахи продолжают медитировать по принципам буддизма:

Первый кусочек поможет победить всякое зло,

Второй кусочек поможет совершить добро,

Третий кусочек спасет любое существо,

И все мы можем стать Буддой.

Трапеза продолжается в тишине, пока монахам раздают добавку, а они, сложив руки перед собой, тем самым показывают, что хотят еще. Те монахи, которые наелись, просто потирают друг о друга ладони, когда помощники проходят мимо. В мисках не остается ни крошки, и их промывают чем-то напоминающим чай, переливая его из одной миски в другую, полощут ее и затем выпивают содержимое. После миску протирают салфеткой и ставят в ящик, сопровождая все это чтением:

И вот я закончил прием пищи,

и тело мое наполнилось силой,

Которой хватит на все десять сторон света,

на прошлое, настоящее и будущее —

так я теперь силен!

А что до колеса причины и следствия —

оно размышлений не стоит.

И все живое обретет чудесную силу!

Или же:

Насколько безграничны небеса,

таким должно быть и мое сострадание

ко всему живому.

Разум освобожденный

должен быть свободен от земных вещей.

И как лотос, чистый и полный жизни,

вырастает из грязи,

так и моя медитация

должна быть живой в этом мире иллюзий.

С чистым разумом выражаю почтение

Будде просветленному.

Два раза в неделю учитель беседует с монахами, чтобы узнать, как они продвигаются с коаном, и дать им наставления. Эти беседы называются «сандзен»[59], и участвовать в них можно добровольно. Записанное учение дзен в большинстве своем состоит как раз из этих бесед, некоторые из них уже были приведены ранее. Монаха проводят в комнату учителя, соблюдая при этом все монашеские обычаи: много кланяются, бьют в колокола, но как только беседа начинается, все это прекращается. Так, учитель может начать задавать монаху вопросы, чаще всего – о коаны, над которым тот работает.

Шигун[60] спросил:

– Ты можешь ухватиться за пустоту?

– Да, учитель, – ответил монах.

– Покажи.

Монах поднял руку и как будто схватил ею воздух, но Шигун воскликнул:

– Вот так?! Но у тебя ничего нет.

Монах задал встречный вопрос:

– Как бы тогда это сделали вы?

Шигун тут же схватил монаха за нос, резко дернул и вскрикнул:

– Вот как можно хорошенько ухватиться за пустоту!

Иногда монах мог начать беседу с вопроса, например:

– Что вы скажете, когда я приду ни с чем?

– Брось это на землю.

– Так я же ни с чем, как я это брошу?

– А, раз так, тогда унеси.

Даже если мы придерживаемся идеи, что дзен – это когда ничем не обладаешь, это значит, что мы упускаем истину.

Нет ничего необычного в том, что Шигун тянул ученика за нос во время беседы, это не сумасшествие и не грубость. Этому можно дать рациональное объяснение: смысл в том, чтобы показать дзен очень позитивным действием, показать, что дзен – живая реальность. Непонятные слова или странные движения можно понимать как символизм, но что касается пощечины – здесь все понятно. В этом есть нечто необыкновенно живое, такое быстрое, что его нельзя ухватить, такое явное, что «философствования» и быть не может. Слова можно записать – они останутся неподвижными, и даже кажется, что в них содержится истина, но пощечина есть пощечина – ее уже не отменишь, не проанализируешь, не используешь в качестве средства, ограничивающего истину в неизменной формуле. Поэтому, когда кто-то говорит, что «дзен – это заглянуть вглубь своей природы», в этом есть что-то, за что можно держаться как за выражение истины дзен, но и это легко упустить. А когда учитель дает пощечину, за это вообще нельзя удержаться, и таким образом он в самом деле выражает истину дзен.

Иногда учитель дает более формальные наставления, отличные от сандзен. Это тейшо (提唱) – проповедь, включающая в себя сведения о тайном смысле какого-либо из канонов дзен, во время которой учитель обращается ко всей общине. Обычно эти лекции проводятся в то время года, когда дзадзен практикуется чаще обычного – иначе говоря, на протяжении недели, когда празднуется какое-то важное событие в жизни Будды. Эти промежутки времени называются «сэссин»[61]: монахи просыпаются не в четыре, а в два