Корабли западного побережья уходили из фьорда. Толпа на берегу не расходилась. Но Брендольв пошел прочь: достаточно он толкался, кричал, слышал то, что знал и сам и что не могло изменить общее будущее племени квиттов даже на величину сосновой иглы.

Он брел медленно, то и дело спотыкаясь, хотя глядел на дорогу прямо перед собой. Но дороги он не видел: перед его взором стояло ожесточенное лицо Стюрмира с прищуренным левым глазом, жестокое лицо Властелина, упившегося жертвенной кровью. И тело Фрейвида в большой, пронзительно-красной луже, вид которой у всего живого вызывает неосознанное, но мощное стремление: беги, спасайся! Брендольв чувствовал, что убит он сам. Влюбленность в Ингвильду, надежды завоевать ее рассеялись, и уже казалось глупым, что он когда-то имел эти надежды: зачерпнул, дурачок, луну из лужи! Но даже не это терзало его сильнее всего. Ударом, который Стюрмир нанес Фрейвиду, он убил и самого себя в глазах Брендольва. Предатель… Войско западного берега ушло и не вернется. А другого негде взять. Квиттингский Юг остается один против бесчисленных полчищ фьяллей и раудов… А этого мало!

У Брендольва было нелепое ощущение, что ему отрубили голову, а он идет себе по дороге как ни в чем не бывало, вот только не знает – куда? И зачем? Напрасно он надеялся найти голову Квиттинга в Вильмунде конунге – тот оказался слишком слаб, честолюбивый мальчишка, которому дали поиграть мечом конунга. Напрасно он думал, что головой Квиттинга станет Стюрмир – в нем много силы, но честолюбие и мстительность победили разум, затмили глаза, погубили будущее ради сегодняшнего торжества. И как сегодня он восторжествовал над Фрейвидом, так завтра над ним восторжествуют фьялли. Торбранд по прозвищу Тролль, длинноносый конунг фьяллей, один обрадуется сегодняшним делам на Остром мысу. Как ни был потрясен и растерян Брендольв – это он понимал. Может быть, само потрясение и наделило его недолгой способностью видеть так ясно. На миг ему стало жутко от ощущения, что он вдруг сделался ясновидящим.

А ведь поговаривали, что Ингвильда дочь Фрейвида имела дар ясновидения. Если так, то понятно, отчего у нее был такой строгий и сдержанный вид, а во взгляде сквозила тайная печаль. Она знала, она очень многое в своей судьбе знала наперед, но изменить ничего не могла. Теперь и Брендольв обзавелся житейской мудростью, добытой опытом: чем сильнее земля дрожит под ногами, тем сильнее каждый заботится о своем. И будь он проклят, этот опыт, награждающий подобной мудростью!

Через какое-то время Брендольва нагнали Лейринги. Узнав его, несколько человек бросились за ним; Йорунн, Мальфрид, Аслак, еще кто-то из их братьев окружили Брендольва, затеребили, стали что-то кричать. Он разбирал льющиеся с их губ знакомые имена, но не слушал: ничего стоящего эти люди не могли ему сказать.

– Я всегда знала, всегда! – твердила кюна Далла, стоя в стороне и ни к кому в особенности не обращаясь. – Этот Фрейвид! Он сам виноват! Вот до чего дошло!

– Теперь вся надежда только на восточный берег, – сказала Йорунн, и Брендольв, услышав эти слова, немного опомнился.

В самом деле, еще ведь остается восточный берег. Конечно, потеря западного войска – тяжелая потеря, но с помощью Хельги хёвдинга она станет не смертельной.

– А ты еще хотел жениться на дочери этого тролля! – с упреком воскликнула Йорунн, будто укоряя Брендольва за вред, который он собирался причинить себе самому. – Подумай – ты чуть не стал родичем этого предателя!

– Все честные люди должны крепко держаться друг за друга! – говорила кюна Далла. Она была бледна и лихорадочно соображала, хорошо ли смерть Фрейвида отразится на ее собственных делах. Скорее да, потому что ссориться еще и с Лейрингами Стюрмиру теперь не с руки. – Поэтому лучшее, что ты можешь сделать, – это жениться на нашей Мальфрид, – посоветовала она Брендольву. – Так будет гораздо лучше для всех, и для тебя самого в первую очередь.

Брендольв криво усмехнулся. Эта пронырливая женщина думает, что он совсем отупел и на все согласится.

– Разве не ты, Фригг ожерелий, не так давно убеждала меня поскорее жениться на дочери Хельги хёвдинга? – напомнил он, вытирая ладонью отчего-то вспотевший лоб. Теперь он остыл, и испарина стала холодной, неприятной. – Ты говорила, что конунгу нужны преданные люди, родичи Хельги хёвдинга…

– Ах, Стюрмир конунг отлично справится с любым Хельги хёвдингом и без нашей помощи! – убежденно перебила кюна, даже не дав ему договорить. – А вот прочим знатным людям надо держаться вместе. Теперь чего уж скрывать то, что я и раньше знала: нрав Стюрмира конунга тяжел и переменчив. Ты видел, что сталось с Фрейвидом. Конечно, он предатель, но ни вам, ни нам не помешает сильная родня. Случись что здесь – куда я денусь с ребенком, с законным наследником конунга?

В гневе и тревоге кюна вскинула белые руки к небесам. А Брендольв смотрел на нее с укором и легкой обидой, точно говоря: за что, о Скади* обручий, ты считаешь меня таким дураком? Твое стремление обеспечить себе самой теплое уютное местечко подальше от врагов вполне понятно. Но только ты не видишь дальше своего носа. Вчера тебе казалось полезным и выгодным одно, сегодня – другое. А ведь сегодняшней беды можно было избежать, если бы вчера ты сумела заглянуть чуть подальше и постараться увидеть побольше, чем твоя собственная кормушка. Может, и я сам был не умнее, когда потрясал щитом во славу Вильмунда конунга и бранил Стюрмира старым негодным трусом. А пока выходило, что не всякий трус принесет столько вреда, сколько отважный дурак.

Ничего не ответив кюне Далле, Брендольв пошел дальше, к усадьбе Железный Пирог. Потрясение проходило, осмысление случившегося становилось все полнее. Оно ложилось на душу холодной каменной тяжестью, и Брендольв все убыстрял шаг, точно надеялся от нее убежать. Но она была вокруг, и он лишь глубже погружался в нее. Крепла губительная уверенность, что квитты обречены, и Брендольв встряхивал головой, как конь, отгоняющий мух, и сам этого не замечал. Здоровое существо противилось чувству обреченности, стремилось от него избавиться.

Как помог бы ему сейчас хоть один настоящий друг! Если бы здесь был Даг! Даг, которого Брендольв всегда считал младшим товарищем и сам наставлял, сейчас представлялся ему чем-то вроде стального клинка, который не кривится, не изменяет себе и всегда твердо знает свой путь. Но где он сейчас?

Чем ближе была усадьба Железный Пирог, тем медленнее шел Брендольв. Он боялся встретиться лицом к лицу со Стюрмиром конунгом, боялся глянуть в глаза человеку, который только что жестоко разбил надежды, им же самим вызванные и выращенные. Как взглянуть на него теперь? Ведь он сразу поймет, что в глазах Брендольва он – мертвец.

Но деваться было некуда. Меч Стюрмира висит на поясе Брендольва, и другого конунга у него нет. Как на казнь, Брендольв вошел в гридницу. Всего полмесяца назад он предстал перед этим самым человеком, готовый даже к смерти (это ему так в молодом глупом задоре казалось, что готовый). Но насколько же тяжелее ему сейчас! Вспомнив свои тогдашние чувства, Брендольв криво усмехнулся. Может быть, и впрямь легче умереть от руки конунга, чем служить ему, не веря в него.