Это подтолкнуло нас к очевидному выводу — сознательный опыт у двух полушарий совершенно разный. Помимо прочего, одно из них живет в мире, где может делать умозаключения, а другое — нет. Правое полушарие живет буквальной жизнью. Когда его просят решить, какие из представленных предметов ему уже показывали, оно способно безошибочно определить уже виденные вещи и отбросить новые. “Да, пластмассовая ложка, карандаш, ластик и яблоко уже были”. В то же время левое полушарие склонно ошибочно узнавать новые предметы, когда они похожи на показанные ранее, возможно, потому что они укладываются в созданную им схему20. “Ага, они все здесь: ложка [однако мы заменили серебряную на пластмассовую] , карандаш [хотя этот механический, а предыдущий — нет], ластик [а ведь он уже не розовый, а серый] и яблоко”. Из-за своей неспособности делать выводы правое полушарие ограничено тем, о чем оно может иметь чувства. Коробка конфет, представленная правому полушарию, — просто коробка конфет. Левое же в состоянии вывести всевозможные заключения из факта такого подарка.

Если бы тогда в нашей лаборатории оказался Марцелло[15], вероятно, он сказал бы: “Прогнило что-то в теории раздвоенного мозга!” — и мы вынуждены были бы согласиться. Наши результаты постепенно показывали, что обе половины мозга имеют свою специализацию, но они не в одинаковой мере сознательны, то есть осознают разное и отличаются по способности выполнять задачи. Это довольно тухло для теории раздвоенного мозга, а уж для сложившегося представления о единстве сознания — и вовсе мерзко. Опять начинаем с самого начала: откуда берется сознательный опыт? Информация обрабатывается и затем передается в какой-то центр активации сознания, где создается совместимый с человеком субъективный опыт, или все организовано иначе? Чаша весов склонялась ко второму варианту, а именно к модульной организации с множеством подсистем. Мы стали сомневаться, что существует единственный механизм возникновения осознанных переживаний, а, скорее, думали о том, что сознательный опыт есть ощущение, порождаемое множеством модулей, каждый из которых обладает специальными способностями. Поскольку мы находили такие способности во всех областях мозга и видели, что осознанные переживания тесно связаны с участками коры, отвечающими за соответствующую активность, мы поняли, что сознание распределено по всему мозгу. Эта идея прямо противоречила гипотезе Джона Экклса, согласно которой сознание помещается в левом полушарии.

Важнейшее наблюдение, которое позволяет мне настаивать на своей точке зрения, состоит в следующем. Если сразу после операции по рассечению мозга вы спрашиваете пациента, как он себя чувствует, он отвечает, что прекрасно. Тогда вы спрашиваете, замечает ли он какие-то изменения, и слышите, что нет, не замечает. Как такое возможно? Вы, должно быть, помните, что, когда пациент смотрит на вас, он не может описать ничего из левой части своего поля зрения. Левое полушарие, которое говорит вам, что все прекрасно, не может видеть половину того, что у пациента перед глазами, и нисколько этим не обеспокоено. Чтобы компенсировать это неудобство, дать возможность зрительной информации попасть в оба полушария, пациенты с расщепленным мозгом, когда находятся не на обследовании, бессознательно мотают головой. Если бы вы очнулись после большинства других операций и ничего не видели в левом поле зрения, вы бы точно пожаловались: “Ой, доктор, я ничего не вижу слева — что это значит?” Однако пациенты с расщепленным мозгом никогда не высказываются по этому поводу. Даже если на протяжении нескольких лет они регулярно проходят обследование, когда их спрашивают, знают ли они, почему их обследуют, они отвечают отрицательно. Пациенты с расщепленным мозгом не чувствуют, что они какие-то особенные, что в чем-то изменились они сами или их мозг. Их левый мозг не замечает отсутствия правого или каких-то его функций. В результате мы поняли, что для осознавания определенной части пространства требуется участие области коры, которая обрабатывает от нее информацию. Если же эта область коры не функционирует, то соответствующей части пространства больше не существует для мозга и человека. Если пациент с расщепленным мозгом говорит левым полушарием, а я спрашиваю о его восприятии предметов, находящихся в левом поле зрения, то обработка соответствующей визуальной информации заканчивается в отсоединенном правом полушарии, так что оно эту информацию осознает, но левая половина мозга — нет. Этой зоны просто-напросто не существует для левого полушария. Оно не чувствует нехватки того, чем не занимается, как вы не почувствуете, что вам недостает случайного человека, о котором не имеете понятия.

Так что мы предположили, что сознание — на самом деле локальный феномен и обусловлено локальными процессами, связанными с определенным сенсорным событием в левой или правой части пространства. Эта идея позволила понять поведение неврологических пациентов, которое ранее казалось необъяснимым.

Почему одни люди, внезапно перестав видеть значительную часть поля зрения, жалуются, то есть осознают это (“Эй, я не вижу ничего слева от меня, что происходит?”), а другие не говорят ни слова об их резком ухудшении зрения, то есть его не осознают? Повреждение у того, кто жалуется, возникло где-то вдоль зрительного нерва, передающего визуальную информацию зрительной коре — той части мозга, которая ее обрабатывает. Если никакой информации в участок зрительной коры не поступает, человек остается со слепым пятном и возмущается. У того же, кто не жалуется, поражение находится не в зрительном нерве, а в самой зрительной ассоциативной зоне коры (той области коры, которая связана с дополнительными стадиями обработки зрительной информации, порождающими зрительный опыт). При этом возникает точно такое же слепое пятно, но пациент обычно не выражает недовольства. Совсем как наши пациенты с расщепленным мозгом, которые тоже не жалуются. Почему? Зрительная кора — это часть мозга, которая отображает видимый мир, собирает его проекции. Каждому сегменту поля зрения соответствует свой участок зрительной коры. Так, например, существует зона, которая обычно задается вопросом: “Что происходит слева от центра поля зрения?” Если поврежден зрительный нерв, эта часть мозга функционирует. Не получая от нерва никакой информации, она поднимает громкий крик: “Что-то не в порядке, я не получаю никаких данных!” А когда поражена сама эта область зрительной ассоциативной зоны коры, у мозга пациента больше нет части, ответственной за обработку того, что происходит в соответствующем сегменте поля зрения, — она перестала существовать для сознания пациента, а потому нет никакого крика. У пациента с поражением центральной нервной системы нет жалоб, потому что та часть мозга, которая могла бы пожаловаться, выведена из строя, и никакая другая область ее не сменяет. Логический вывод из этих наблюдений состоит в том, что феноменальное сознание — то чувство, которое у вас есть об осознавании некоторого ощущения, — порождается локальными процессами, однозначно связанными со специфической активностью.

Я думаю, что мозг обладает разнообразнейшими локальными системами сознания, комбинация которых и обеспечивает привычное нам сознание. Хотя ощущение сознания кажется вам чем-то единым, ему придают форму эти крайне обособленные системы. Какое бы понятие вам ни случилось сознавать в данный момент, оно то самое, которое всплывает на поверхность, становится доминирующим. В вашем мозге идет жесткая конкуренция между разными системами, которые соревнуются за право выйти на поверхность, чтобы завоевать приз — стать осознаваемой.