Спецци пожал плечами.

– В жизни, дорогой инспектор, всегда есть место для сомнений…

– В жизни – возможно, – ответил Тиббет. – Но не в смерти. По моему разумению, убийство Хозера ставит все точки над i.

– Он был плохим человеком. – Капитан снова вздохнул и с небрежным изяществом сел за стол Россати, вытянув ноги. – Согласен, он был глубоко вовлечен в распространение наркотиков. И, подозреваю, еще кое во что. Шантаж разного рода. Но общая картина все еще далеко не ясна.

– Думаю, – сказал Генри, – мы имеем дело одновременно с двумя проблемами. Первая – и во многих отношениях менее важная – состоит в том, чтобы выяснить, кто убил Фрица Хозера, человека, о котором, безусловно, можно сказать, что мертвый он лучше, чем живой. Вторая – в том, чтобы выявить и обезвредить организацию, которая провозит кокаин из Танжера в Европу. Хозер мог быть всего лишь звеном в этой цепи, а мог – и главой всего предприятия. Эти проблемы, возможно, связаны друг с другом, а возможно, и нет.

– После того как вы ушли сегодня днем, – сообщил Спецци, – я подготовил для вас полный отчет о том, что нам уже известно об этой наркоцепи. Хотите послушать?

– Конечно.

Капитан достал из портфеля пачку бумаг и полистал их.

– Думаю, я могу коротко резюмировать все это. Римской полиции известно все о частной яхте, перевозящей контрабанду из Танжера на Сицилию… Они в любой день могут арестовать судно, но банда быстро найдет другое. Я согласен с вами, что кокаин почти наверняка доставлялся из Рима в Санта-Кьяру в портфеле Хозера, а отсюда попадал в Австрию; зимой на лыжах, а летом – в рюкзаках скалолазов… Маршрут очевиден. Но нам не удалось выяснить, кто перевозил наркотики и каким образом, хотя мы тщательно проверяли всех лыжников. Затем, как известно вашим коллегам, эта дрянь добиралась также и до Лондона; и тут мы снова в полном неведении о том, как банда проводила свои операции, хотя у меня есть кое-какие соображения. Так или иначе, это объясняет, почему мы не действовали быстрее. Хотелось накрыть всю организацию и выявить ее руководителя. С этой точки зрения смерть Хозера – большая неприятность.

– Значит, вы полагаете, что с его смертью наркотрафик не прекратится? – уточнил Генри.

– Честно говоря, инспектор, не знаю. Если он был лишь наемной лошадкой – конечно, нет, но детали будут изменены, и нам придется все начинать сначала. Если же он был главой дела, – Спецци сделал многозначительный жест руками, – я бы предпочел видеть этого наркоторговца живым в тюрьме, а не мертвым в могиле, чтобы негодяя осудили в назидание другим. Однако – перейдем к нашей текущей работе.

– Вы получили медицинское заключение? – спросил Тиббет.

Спецци пододвинул ему лист бумаги, плотно заполненный машинописью. Сквозь дебри медицинской терминологии довольно ясно вырисовывались простые факты. Хозер был убит пулей, выпущенной из пистолета тридцать второго калибра, выстрел произведен с расстояния около десяти футов справа и немного снизу от жертвы. Пуля пробила сердце, и смерть наступила мгновенно, это случилось менее чем за час до того, как тело осмотрел врач. Никаких других ран обнаружено не было.

– И никаких следов оружия, разумеется, – заметил Генри, рассеянно потирая затылок, что всегда служило у него признаком нетерпения.

– Разумеется, нет. Сейчас мои люди обыскивают отель, а завтра осмотрят всю трассу под канатной дорогой. Но это пустая трата времени. Револьвер, выброшенный с подъемника в расселину и мгновенно засыпанный снегом… Мы его до лета не найдем.

Тиббет кивнул.

– Что я на самом деле хотел бы узнать, – проговорил он, – так это как можно больше о самом Хозере: его биографию, все, что вам известно.

Спецци сделал глубокий вдох.

– Это все здесь, – он похлопал по стопке бумаг, – но я могу сразу сказать вам: наши сведения пока неполны. Естественно, мы начали собирать информацию об этом человеке, как только он попал под подозрение, но это было не так давно. Я все еще жду последний отчет из Рима. Вы, конечно, знаете, что он был итальянцем.

– Итальянцем?

– Он родился в тысяча девятьсот первом году в Санта-Кьяре.

– Здесь, в этих местах?

Капитан улыбнулся.

– Да. Разумеется, родился он австрийцем, но в тысяча девятьсот девятнадцатом году, как и все местные жители, стал гражданином Италии. Происходил из простой крестьянской семьи, но был умен – можно даже сказать, обладал выдающимися способностями. Окончив деревенскую школу, получил стипендию Венского университета, а за время учебы стал весьма состоятельным человеком – почти подозрительно состоятельным. Опуская все последующие события, – Спецци как бы отмел их движением руки, – которые трудно проследить достоверно, можно с уверенностью сказать, что в конце концов он попал под подозрение в нелегальном провозе наркотиков. До суда дело так и не дошло – скорее всего, не хватило доказательств. Но, так или иначе, Хозера явно спугнули. В тысяча девятьсот двадцать четвертом году он продал свою практику и уехал из Вены. Тут в наших сведениях наступает провал, который пока заполнить не удалось, – а может, никогда и не удастся. В следующий раз он объявился в тысяча девятьсот тридцать шестом году в Мюнхене.

– Это связано с политикой?

– А вот это как раз интересно. Похоже, что политических убеждений у него вообще не было.

– Как это возможно – в Германии, прямо накануне войны?

– Тем не менее. Скажем так: Хозер не был активным антифашистом, иначе он бы не выжил, не говоря уж о том, что не получил бы разрешения на работу, даже притом что отношения между нашими двумя странами, безусловно, были… сердечными… в то время.

Капитан помолчал, испытывая некоторую неловкость, потом быстро продолжил:

– В любом случае на публике Хозер старательно избегал любой политической определенности. До конца тысяча девятьсот тридцать восьмого года он практиковал в Мюнхене, потом переехал в Берлин. К тому времени он был уже человеком богатым, модным доктором. Большой дом, два автомобиля…

– И никаких связей с партией?

– Ничего такого, что можно было бы доказать. Среди его пациентов были нацисты, это само собой разумеется. Но врач едва ли может нести ответственность за политические взгляды своих больных. Никого из партийной верхушки он никогда не лечил. Его контингент разделялся на представителей старой аристократии, семей военных и мир богемы: актеров, актрис, музыкантов, кинорежиссеров. Гонорары у него были высокие, и жил он припеваючи.

– А что случилось, когда началась война? – спросил Генри.

– Он вернулся в Италию. За все эти годы Хозер никогда не менял своего итальянского гражданства. Переехал в Рим и открыл практику там.

– В Риме он был так же успешен?

– Друг мой, наши страны были тесно связаны между собой, а мир богемы интернационален. Со своими берлинскими рекомендациями он очень скоро оброс клиентурой в Риме. Когда Италия вступила в войну, пошел работать в большой госпиталь и тем самым избежал службы в армии.