Только человек, вооружившись физической оболочкой, либо раскрывает душу миру, становясь богаче, либо закрывает, уничтожая себя эгоизмом. Мучится выбором, думая, что будет после, и опасаясь сделать шаг к свету.

В Стамбуле у каждого свой кусочек берега, своя чайка и чашечка чая. У меня тоже. Ночами возвращаюсь домой лабиринтами улиц, смотрю на небо, и хочется верить, что нас слышат, оберегают и любят. Пусть даже мы сомневаемся.

Стамбул рассказывает истории. Слышат их не все, только те, кто научился слышать себя. Для одних Стамбул – жесткий мегаполис с вечными пробками, для других – сокровищница с историями, никому не принадлежащими, как и все на этой земле.

Доступ к хранилищу сокровищ есть у каждого, кто сюда приезжает, но не все в него заглядывают. Великое заблуждение человека – гоняться по миру в поисках «своего», тогда как самое важное ближе яремных вен.

Схожу с вечернего вапура на пристани Кадыкёя[26], иду направо вдоль набережной. Обычно прямиком поднимаюсь наверх, к кварталу Мода, где живу в несуразно узкой четырехэтажке с винтовой лестницей. Сегодня сменил маршрут – мне нужна тишина.

Кто бы мог подумать, что тишина – в сорока пяти шагах от пристани с ее суетой, наполненной сумбурными мелодиями уличных музыкантов, воплями цыганок-цветочниц, гудками прибывающих и отчаливающих кораблей, болтовней светофоров, неустанно объявляющих: «Şimdi karşıya geçebilirsiniz»[27].

Прохожу через маленький парк, перепрыгиваю невысокий заборчик, оказываюсь на каменистом берегу. Иду к заброшенному маяку. Повсюду россыпи кунжута от бубликов-симитов, дырявые рыбацкие сети, останки чаек с распластанными крыльями. Каменное основание маяка расписано признаниями в любви. Сажусь у маяка, со всех сторон Босфор. Тишина.

Отсюда сумасшествие кадыкёевской пристани кажется сном. Толпы напоминают муравейник. Все спешат (чаще без смысла), многие боятся остановиться.

Наблюдаю за потоком, размышляю: меняется ли современное человечество в лучшую сторону? И да и нет. Мы словно находимся накануне рывка – многое потеряв, начинаем понимать, что если не изменимся, не научимся слышать друг друга, то сами же устроим апокалипсис.

Если в детстве меня вдохновляли детали – игрушки в нашей с братом Пещере Воспоминаний, горшки цветущего алоэ на подоконнике бабушкиной комнаты, аромат горячего шор-гогала на завтрак, пожелтевшие книги с выпадающими страницами, сушащиеся ковры на дачном заборе, – то с годами больше увлекает общее. Как бы ни спешил, живя в Стамбуле, я всегда хотя бы на минуту останавливаюсь, чтобы взглянуть на горизонт Босфора. Мне нравится смотреть вперед, туда, куда предстоит добраться.

В объятиях истинной красоты напоминаю себе о том, что желание оглядываться не должно стать привычкой. Когда подолгу смотришь назад, сбиваешься с пути и утрачиваешь предвкушение неизведанного.

По дороге домой прохожу улицей Мюхюрдар, заглядываю в книжный пассаж «Акмар», где до восьми вечера открыта лавка Энгин-бея. Невысокий седоусый старичок в круглых очках. Всегда со стаканчиком чая.

За стопками пожелтевших книг его едва видно. Зато отчетливо слышно, как Энгин-бей читает вслух. «С детства никак не научусь читать про себя. Родители водили по врачам, знахарям – без толку. Поэтому уединяюсь, чтобы никому не мешать. Хорошая книга – магия. Такие воспринимаешь сердцем. Мне важно не только внешнее – сюжет, слог, образы, – но и внутреннее, то, что между строк».

В «Акмаре» он и работает, и живет. Энгин-бей, коренной кадыкёевец, остался без дома. Жена умерла, единственная дочь вышла замуж, родила двойню, переехала с мужем-гитаристом к отцу. В квартире стало тесно. Во время ссоры дочь попросила отца оставить их в покое. «Ты со своими книжками занимаешь слишком много места!» Энгин-бей мужчина гордый. Взял два чемодана (в один сложил вещи, в другой книги) и ушел.

Мы знакомы давно, но только на днях узнал его историю. Обычно мудрый букинист больше говорит о книгах, нежели о себе. «Люблю дочь, что бы ни случилось. Заработанное отношу им. Муж Айше не работает. Не приведи Аллах, внуки будут голодать. Они же растут, им надо нормально питаться».

Директор «Акмара» позволил Энгин-бею жить в подсобке пассажа. «Отсюда до Босфора рукой подать. Счастье».

Покупаю сборник рассказов Чехова. Издание семьдесят девятого. Мягкая белая обложка с загнутыми углами, выгоревшие на солнце желтые страницы. Открываю книгу, первая страница подписана. Мелкий почерк, фиолетовые чернила.

Спрашиваю у Энгин-бея, как к нему попала книга. «На Шаир Латифи[28] сносили пятиэтажку, я проходил мимо и видел, как строители оттаскивают к мусорному баку стопки книг. Забрал их. Среди них был и сборник. У меня есть такое же издание, только двумя годами младше, уже в твердом переплете, и бумага плотнее».

Его любимый писатель – Чехов. Энгин-бей считает, что именно Антон Павлович направил русскую литературу в новое русло. «По молодости предъявляешь претензии к жизни, бунтуешь, злишься на нее, обвиняешь в том, что недодала, недооценила. С годами успокаиваешься. Это не слабость или проигрыш. Просто понимаешь, что все вопросы нужно задавать себе. Человек оправдывает неудачи чем угодно, только не своим выбором. А жизнь… Она проходит. Как и все тут, на земле. Помнишь, у Антона Павловича? „В жизни нет сюжетов, в ней все смешано – глубокое с мелким, великое с ничтожным, трагическое со смешным“.»

Оплачиваю книгу, собираюсь домой. Энгин-бей предлагает пройтись вместе. «Тебе к парку Йогуртчу, так? Нам по пути. Я двинусь к Багдаду[29], навещу приболевшего друга. Захватил ему Диккенса».

Выходим из пассажа. Перед тем как двинуться дальше, букинист замирает и смотрит на желтую вывеску «Akmar Pasajı. No:70. Hoş geldiniz»[30].

«Боюсь за „Акмар“. Вдруг его разрушат? Вон в Мода сколько всего посносили. Неужели они не понимают, что в этих постройках дух Стамбула? Пусть ветхих, без парковки, зато живых! На „Акмар“ давно зуб точат. Еще с тех времен, когда в газетах пассаж называли логовом сатанистов… Зачем чиновникам книжный пассаж, когда тут можно построить что-нибудь более прибыльное? Недалеко воткнули зеленую громадину „Хилтона“. Говорят, ни к чему земному привязываться нельзя, мол, все равно уйдет, не удержишь. Когда речь о Кадыкёе, я так не могу».