Под окнами теневой стороны ее дома сине-фиолетовыми колокольчиками цветут аквилегии, пахнущие майским утром. «Кто сказал, что у них нет аромата?… Первые два года клумбы выглядели жиденько, хотя я добавляла перегной, взрыхляла грунт, берегла ростки от паутинных клещей. Решила, что не прижились, и забросила. А они возьми да и прояви самостоятельность, через сезон превратившись в густые заросли».

Аквилегиям так же, как и Земфире, лучше в полутени, чем на солнце. «По молодости я много рассуждала о жизни. Как же это бессмысленно! Молчать и наблюдать полезнее».

Свою квартиру в центре города она разделила между дочерьми, а сама вернулась на Абшерон, в заброшенный отчий дом. Занимается цветами. Сад – ее страсть.

«Отец зарабатывал выращиванием гвоздик. Красных, белых, розовых. Строил для них теплицы, где проводил дни напролет. Я ненавидела эту разноцветную махровость, ревновала к ней отца. Как-то забежала в теплицу, перетоптала саженцы. Отец догадался, чьих ног это дело, но не отругал. Следующим утром взял за руку и отвел в теплицу, где начал учить, как сажать гвоздики. С тех пор мы вместе создавали красоту».

Восточные корни не отразились на внешности Земфиры. Белоснежная кожа, рыжие волосы, глаза цвета зимнего моря.

«Выращивать цветы у моря нелегко. Почва соленая, глинистая, сильные ветра. Пришлось насыпать чернозема, построить оранжереи для декоративных растений. Первое время приходилось трудно, дочери не верили, что заморские цветы приживутся, но я не сдавалась».

* * *

Ей исполнилось шестьдесят семь. Мы с мамой пришли поздравить дорогую родственницу. По дороге из института купил ее любимые каллы. Если на Востоке калла передает чувственность, скрытую за строгой формой, то для Земфиры этот цветок – символ возрождения. «Дарила их себе, когда переживала расставание с Самедом».

Пока мама нарезает торт «Абшерон», Земфира уводит меня в сад, показывает желтые розы. Расцвели накануне.

Она не обращается ко мне по имени. «Мальчик мой», и никак иначе.

– Вчера внучка Эля пришла из школы в слезах. Перед самым выпускным рассталась с молодым человеком. Просит совета, что делать. Сколько раз ей говорила, что ни у кого нельзя спрашивать, верно ты поступил или нет! Жизнь – эксперимент, нам самим предстоит выяснить, что правильно, а что нет.

– Есть же подсказки, тетя Земфира.

– Конечно. То, что слышим в себе. А еще знания, которые получаем. Личный опыт ценнее.

– Эля, наверное, переживает…

– В ее возрасте в отношениях притягивает загадка. Наступит время, когда ей захочется быть со своим мужчиной единым целым, без всяких загадок.

– Эх, вот бы наступило время, когда все по любви и все счастливы…

– Мальчик мой, так будет неинтересно.

* * *

«В объятиях одного мужчины я обрела целый мир. Мне было довольно такого счастья, большего душа не просила. Мы гуляли по безлюдному осеннему берегу, подбрасывали хлеб чайкам, и мне никуда не хотелось.

От этой любви родились близняшки. Сразу из роддома он повез нас к морю. Остановил машину у волнореза, сидели, слушали чаек. „Зема, я привез своих детей к морю, как мечтал“.

Прожили вместе семь лет и четыре дня. Потом он ушел. В другой дом, к другой женщине. „Прости, я ее люблю“. В эту минуту я чистила картошку: нож будто вылетел из рук, развернулся в воздухе, впился мне в живот. Острая боль.

Я молча сняла фартук, накинула пальто и вышла из дома. Бежала часа два, пока не упала на обвитые водорослями ракушки. Оглушительная тишина. Даже чайки не летали.

Однажды встретила Самеда на рынке, он с той женщиной и ее сыном выбирал апельсины.

Первое время ждала, по-прежнему готовила на четверых. Потом меня накрыло ненавистью к себе за то, что люблю того, кто нас предал. Пыталась выковырять из себя эти чувства.

Четыре года прожила, проклиная себя. Заболела. Миома – операция.

Пришел день освобождения, когда я, увидев в себе следы, не вспомнила, кому они принадлежат. Отключилась идентификация. Время все заметает.

Из той поселившейся во мне пустоты родилась я другая. Мне не стало хуже или лучше, лишь иначе.

Я много работала, вырастила девочек (он о них и не вспомнил), перекрасила дом, спустя годы и вовсе его продала, переехала в центр.

Однажды он появился: „Прости меня, Зема, умоляю“. „Я давно тебя простила“, – ответила. И закрыла дверь. Это была не гордыня, а… отключенная идентификация. Больше не было той части меня, к какой принадлежал этот мужчина, он стал чужим».

* * *

У колодца в ее саду – бело-красные георгины, семена приехали из Японии. В Стране восходящего солнца георгин – символ всепобеждающей силы жизни.

Земфира неспешно рассказывает легенду о ледниковом периоде, когда георгины взошли на месте последнего угасающего костра в знак того, что оледенение не вечно и жизнь на земле воскреснет. Предсказания цветов оправдались.

Разливает чай в стаканчики-армуду, себе темный и крепкий, мне светлый, слабее. Не признает конфет и варенья. Только колотый сахар. В зимние дни, когда цветы засыпают, добавляет в чай гюлаб[24].

– Мне не хватает терпения, тетя Зема.

– О, знакомая ситуация, непростая. Хотя кто обещал, что будет просто? Знаешь, как персы характеризовали терпение?

– Как?

– Духовное мужество… Мальчик мой, это большая внутренняя работа. Человек – создание торопливое, подавай ему все и сразу – и любовь, и богатство.

– Я не могу быть терпеливым, спешу жить.

– Отговорка. Ты спешишь получить, а это из другой песни.

– Не хочу стоять на берегу и ждать корабля. Надо плыть ему навстречу…

– …и утонуть на полпути.

– Нет! Я доплыву… Жизнь слишком короткая, чтобы долго терпеть.

– Мальчик мой, послушай. Тугие узлы не распутаешь второпях, только один за другим, терпеливо. Если твоя мечта не выдержала испытания временем, грош ей цена.

Чем старше я становился, тем отчетливее во мне оживало детство. Воспоминания порывами южного ветра распахивали двери дома, обмахивая веером черно-белых фотографий: вот ты настоящий, и эти пальто, шарф и шапку давно пора снять. «Не сезон еще, хазри за окном». Воспоминания продолжали показывать чистое и счастливое – хроники первых лет жизни. «Для любви нет сезона».