Отношения с испанцами находились в сложном и хрупком равновесии. Дело о женитьбе принца Карла на испанской инфанте крайне затягивалось, при этом общественное мнение Англии пугала мысль о возможном союзе с католической державой. В случае бракосочетания, таким образом, король мог потерять расположение своих подданных, но Яков слишком желал огромного испанского приданого, чтобы проявлять осмотрительность. Испанцы, в свою очередь, требовали, чтобы английским католикам разрешили свободно исповедовать свою религию, а внесение изменений в закон требует согласия парламента. Парламент никогда бы не удовлетворил такой запрос. Стояло тревожное ожидание. Когда один дворянин из испанского посольства, проезжая верхом по Чансери-Лейн[14], сбил ребенка, враждебная толпа попыталась схватить его. Он пришпорил лошадь, но горожане, собравшиеся в количестве пяти тысяч человек, преследовали беглеца до здания посольства Испании. Лондонцы окружили дом, били окна, угрожая выломать двери, пока не прибыл лорд – главный судья и не забрал обидчика с собой.

Существовала вероятность, если не сказать больше, что Испания планирует захватить Пфальц. Яков пребывал в мучительных сомнениях: то обещал отправить большую армию на помощь зятю, то заявлял, что его положение не позволяет помогать никому. Он не хотел вмешиваться в это дело. У него нет средств вести войну, а страна не готова к боевым действиям. В любом случае легитимны ли выборы Фридриха? Если нет, то любая война на его стороне может быть несправедливой и ненужной.

Политику (и дипломатию) невозможно было отделить от религиозных проблем: все тесно переплеталось на континенте, где противоречия между католиками и протестантами стали самым важным обстоятельством того времени. Естественно, существовали разногласия и внутри рядов самих протестантов. В конце 1618 года в Дордрехте состоялся национальный синод Голландской реформатской церкви, на который приехали шесть представителей из Англии. Состоявшаяся там дискуссия вызывала живейший интерес Якова. Она затрагивала кальвинистскую доктрину Божественного предопределения, которую отрицал нидерландский богослов Якоб Арминий и его последователи. Арминий также осуждал религиозный фанатизм того рода, который был характерен для его оппонентов. Он заявлял, что религии угрожает судьба молодой женщины, упомянутой Плутархом: ее преследовало несколько влюбленных, которые, будучи не в состоянии договориться между собой, пришли в неистовство и расчленили девушку, чтобы каждый получил часть ее тела. Кальвинисты, будучи представителями главной конфессии Нидерландов, призвали Арминия и его приверженцев объяснить свою позицию. Прения, горячие и даже ожесточенные, продолжались семь месяцев.

Английский богослов Томас Гудвин отметил, что официальные сообщения синода «стали предметом разговоров и вопросов всех и каждого», а другой английский богослов, Питер Хейлин, утверждал, что дебаты «вывели англичан из смертельного сна». Богословы тогда играли огромную роль в политических и духовных делах; религия в XVII веке представляла собой точку опоры, относительно которой судили и объясняли все остальные вопросы. В результате кальвинисты вышли победителями, их оппонентов или посадили в тюрьму, или лишили сана, 700 семей арминианцев отправили в ссылку. Якову это казалось победой чистоты веры, а английский священнослужитель Фрэнсис Раус обозвал арминианство «порождением папистов». Линии обороны протестантства укрепились как никогда. Арминиане появились в Англии немного позже, с фатальными последствиями для следующего короля.

Яков все больше слабел от напряжения и стрессов, вызываемых проблемами с Испанией и Пфальцем. Он страдал от неблагоприятного сочетания артрита и подагры, а также болезни, тогда называвшейся «резким приступом камней». Смерть жены, Анны Датской, ранней весной 1619 года вызвала дальнейшее ухудшение здоровья короля. Королевский врач отметил «непрерывную лихорадку, понос с содержанием желчи… язвы на губах и подбородке. Выраженная слабость, постоянные вздохи, тревожность, невероятное уныние, прерывистый пульс». У короля вышло три камня, и боль при этом была настолько сильной, что его вырвало. Казалось, что он умрет. Карла, Бекингема и ведущих советников вызвали из Лондона в Ройстон, где находился король, и он произнес речь, которую сочли предсмертной. Однако преждевременно. Через несколько дней он начал поправляться, хотя по-прежнему был слишком слаб, чтобы посетить похороны жены. Они состоялись в середине мая. Королю сказали, что лучшее средство от слабости в ногах – свежая оленья кровь. Несколько недель после каждой охоты он погружал ноги в тушу только что забитого животного.

В начале июня Яков вернулся в Лондон одетым настолько пышно, что говорили, будто он выглядит скорее как влюбленный, чем как человек, скорбящий об утрате. У него были некоторые причины для празднества. Завершалось возведение нового Дома банкетов (Banqueting House), одного из немногих материальных памятников периода правления Якова, сохранившихся до наших дней. Здание спроектировал архитектор Иниго Джонс в оригинальном и еще спорном стиле неоклассицизма, в духе Андреа Палладио и итальянского Возрождения. Дом задумывался как воплощение двух объединенных идей «великолепия» и «правомерности» – король главенствовал в богато украшенном и математически выверенном интерьере Дома одновременно как судья и как миротворец. Банкетинг-Хаус стал центром королевской власти. Его также считали подходящим местом для ожидаемой встречи Карла и испанской инфанты. Шестнадцать лет спустя Рубенс выполнил росписи плафонов потолка главного зала. Здесь Яков изображен в виде британского Соломона, объединяющего Англию и Шотландию, а на овальном полотне в центральной части потолка его возносят на небеса женские фигуры, символизирующие Справедливость, Благочестие и Религию.

Строительство потребовало огромных денег, около 15 000 фунтов стерлингов, в то время когда королевская казна была практически пуста. Страна тоже переживала финансовый кризис. На континенте все больше предпочитали местную дешевую ткань более дорогой английской шерсти, к тому же голландские торговцы составляли англичанам мощную конкуренцию, и в хозяйственной деятельности происходил серьезный спад. «Все остальные трудности в королевстве сущие пустяки, – говорил сэр Эдвин Сэндис в палате общин, – в сравнении с упадком торговли». Лайонел Кренфилд, который в 1621 году стал государственным казначеем, объяснил, что «торговля по-прежнему интенсивна, но не так выгодна. Импорт растет, а экспорт падает». Другими словами, торговый баланс был не в пользу Англии. Это был один из тех кризисов, которые постоянно поражают английскую экономику, но в начале XVII века никто до конца не понимал, что происходит.

Кренфилд добавил, что «недостаток денег обусловлен проблемами в торговле и, пока торговля не поправится, денег будет не хватать». В страну ввозилось слишком много товаров. Среди них встречались и такие, которые многие считали бессмысленными и ненужными, например вино и табак. Мир богатых потреблял бархат и шелка, жемчуга и золотые изделия. Однако у другой части населения нищета стала всеобщей. В 1622 году экспорт лондонского тонкого сукна сократился на 40 % по сравнению с 1618 годом. Осложнения в торговле сопровождались неурожаем 1623 года. «В наших краях многие тысячи людей, – писал дворянин из графства Линкольншир сэр Уильям Пелхэм, – уже продали все, что имели, даже солому для тюфяков, и не могут найти работу, чтобы заработать на пропитание. Собачатина – лакомое блюдо во многих домах». Таковы напряженные и волнующие свидетельства последних лет правления Якова I.