Антошка осторожно тронул Машку тяжелой лохматой лапой, будто пытаясь ее разбудить. Потом притронулся еще раз, столь же осторожно. И, убедившись в тщетности попыток, завыл вновь. Никогда бы не подумал, что зверь может так горевать. Мне казалось, что медведи вовсе лишены каких бы то ни было эмоций, но случай с Машкой сильно пошатнул мою былую уверенность. Постояв еще некоторое время, как если бы молчанием почтил память усопшей, он угрожающе направился в мою сторону. Остановившись у осины, медведь поначалу попытался дотянуться до меня лапой, выпустив двадцатисантиметровые когти наружу. А когда это не удалось, он просто обхватил ствол осины и принялся его яростно трясти, как это делают озороватые мальчишки в чужом саду, пытаясь сорвать с веток созревшие яблоки. Тряска оказалась настолько сильной, что я едва не свалился прямо на голову медведю, и мне пришлось еще сильнее обхватить тощий ствол.

Медведь продолжал трясти осину, глухо рыча в бессильной ярости. На землю, кружась, летели сорвавшиеся листья, трескуче ломались ветки, а в потревоженной кроне стоял такой ураган, что, казалось, еще одно небольшое усилие – и он выкорчует осину с корнем.

Наконец забава ему поднадоела, сев на задние лапы, медведь принялся сверлить меня умными пронзительными глазами, как если бы рассчитывал, что я сам упаду в его мохнатые лапы созревшим плодом. Некоторое время Антошка глухо урчал, затем прошелся вокруг осины, словно, соображая, как следует поступить далее, а потом, видно, додумавшись, принялся наклонять осину. Под семисоткилограммовым весом гибкий ствол натужно затрещал, где-то внутри него громким выстрелом порвались волокна, треснула кора. Осина, застонав, еще более накренилась. Еще одно небольшое усилие – и медведь окончательно переломит ствол.

– Антошка! – закричал я что есть мочи. – Антошка, уходи! Иди прочь! – орал я: – Возвращайся в тайгу!

Медведь в недоумении отстранился и посмотрел на меня.

Со стороны дороги прозвучало два выстрела, за ними чуток попозже – третий. Вдалеке послышался дружный лай собак. Отпустив осину, медведь неторопливой походкой направился в чащу. У кромки леса на мгновение приостановился; один прыжок, второй – и косолапый, раздирая колючие кусты, скрылся в чаще. Лай собак сделался ближе, следом к избе выскочила высокая породистая лайка, а за ней весьма встревоженный, с карабином в руках появился Аркадий.

– Что случилось?

– Медведь… – только и сумел просипеть я.

– Я так и думал… Слышу, ты кричишь, – возбужденно заговорил Аркаша, приближаясь к осине, на которую я взобрался. – Думаю, дай пальну на всякий случай, может, медведи озоруют. Как они тебя перепугали! На тебе просто лица нет. Большой был зверь?

– Да. Только их было двое.

– Двое? – обескураженно протянул Аркадий.

– Да. Самец и самка.

– Ободрался ты, – посочувствовал Аркадий, показав на кровоточащие руки.

– Пустяки, заживет, – отмахнулся я, – главное, живой остался.

– Так что произошло?

– Это были Антошка и Машка. Вот она… Машка! – показал я на убитую медведицу. – И Антошка с ней был, он меня на осину загнал. Если бы ты не успел, так он бы сломал ствол. А дальше… Даже не знаю, что было бы. Повезло мне!

– Вот оно, значит, как, – покачал головой Аркадий, – однажды попробовали человеческого мяса и уже более не успокоились. А помнишь, я попросил тебя не убивать медвежонка?

– Не забыл.

– Кто знал, что этот милый комочек переродится в такого людоеда. Лучше бы я эту Машку тогда еще пристрелил! – в сердцах произнес Аркаша. – Столько людей погибло! Как ты думаешь, последние пропавшие… Это не они их загрызли?

Люди в тайге пропадали и в прежние годы, и их безымянные косточки, растасканные зверями по самым дремучим закоулкам, нередко находили охотники и рыбаки. Но то, что в последних злодеяниях немалую роль сыграли Машка и Антошка, я не сомневался.

– Думаю, что они.

– Помню, они все время держались вместе. Опекал Антошка ее, – глухо произнес Аркадий. – Не простит он тебе ее смерти, теперь за тобой будет охотиться, я эту звериную породу знаю. – С опаской посмотрев на чернеющий лес, проговорил: – Уверен, этот медведь и сейчас за нами наблюдает. Ждет случая… Может, тебе в поселок вернуться? Среди людей как-то понадежнее будет.

Прожив всю жизнь в тайге, я как никто другой понимал тревогу друга. Медведь относился к наиболее опасным и сообразительным животным, на его стороне была еще невероятная сила, которой не может похвастаться ни один хищник. Ему свойственны беспричинные взрывы ярости и агрессии, он способен в доли секунды поломать человека, к которому относился с должным почитанием и даже теплотой, насколько это возможно для животного. А его приступы гнева и ярости невозможно предвидеть или предугадать. Его звериная сущность может проявиться в любую секунду. Перед нападением, в отличие от других животных, медведь никогда не показывает своих агрессивных намерений, просто, добравшись до жертвы, кромсает ее, не ведая жалости, огромными когтями и рвет зубами.

Аркадий был прав. Вот только простой шуткой здесь не отмахнуться.

– Ты же сам знаешь, если Антошка захочет до меня добраться, то он сделает это в любом месте. Ну, сам скажи, мне что, из-за этого в тайгу, что ли, не выходить?

– Ты все-таки подумай, Тимоха. Можно перебраться в другое место, поспокойнее, что ли. Где не будет такого густого леса.

– Нет, я останусь здесь. А там посмотрим, что будет. Ладно, еще посмотрим, кто кого перехитрит.

На пару с Аркадием сняли с медведицы шкуру, которую он унес с собой, а тушу закопали в самом углу двора. Испив свежезаваренного чайку и поделившись поселковыми новостями, он вскоре засобирался в обратную дорогу, пообещав проведать меня на следующий день.

Что встреча с Антошкой непременно состоится, я уже более не сомневался и теперь не покидал избы без карабина. По дому тоже набрались некоторые дела, и первое из них – следовало укрепить изгородь, чем я немедленно и занялся. Вряд ли она сумеет спасти меня от медведя, но, во всяком случае, когда Антошка захочет вторгнуться на огороженную территорию, я буду подготовлен. А там посмотрим, кто кого! Для пущей убедительности я повесил на прутьях колокольчики, что должны будут извещать о приходе нежданного гостя, и обнес изгородь колючей проволокой.

Намаявшись за день, спать я лег раньше обычного, с первыми же сумерками, положив рядом с собой заряженную винтовку. Спал нервно, пробуждаясь от каждого шороха или звука, раздававшегося за окном, – то прокричит ночная птица, а то вдруг по крыше ударит ветка. Вслушиваясь в темноту, понимал, что это всего лишь иллюзия: порывы ветра рвали кроны деревьев, швыряли охапки листьев в небольшое оконце; в печную трубу забирался ветер и, балуясь, шумно гудел, а потом убирался восвояси по каким-то своим делам.

Так что ночь я провел беспокойно, но почувствовал себя невероятно выспавшимся. Взяв карабин, вышел во двор. И тотчас осознал, что произошло неладное. Не знаю, откуда взялось это чувство, но тревога лишь усиливалась, когда я отходил от избы. Окружающее пространство будто бы изменило свою привычную структуру, как-то покоробилось и дало трещину, через которую стал поступать вибрирующий сигнал опасности, заставив меня напрячься и взволноваться. Внешне все выглядело по-прежнему: изгородь стояла непотревоженной, дворовые строения нетронутыми… И все-таки что-то было не так. И тут мое внимание привлекли комья земли, раскиданные вдоль изгороди. Странное дело, откуда они взялись, ведь я же ничего не копал и вообще старался держать свою территорию в надлежащей чистоте, а тут такой беспорядок!