— Видимо, да. Точнее, упадок.

— То есть игра закончена.

— Да, игра закончена. Ты, может, думаешь иначе.

— Я тебя не брошу.

Мы заказали жареной лапши. Ели молча. С тех пор мы никогда больше не говорили о борьбе. Нас окружали тишина и запах подгоревшего соуса.

Игра закончена.

Мы с Кувано остались на второй год. Перестали ходить на занятия и не думали о том, вернемся когда-нибудь в университет или нет. Мы начали работать. До нас доходили слухи, что студенческая борьба утихла, а борьба партийных группировок за власть усилилась. Кувано и я перестали встречаться со своими прежними друзьями. Не виделись мы и с однокурсниками. Даже с Эндо.

Кувано устроился продавцом в магазин при фабрике по пошиву верхней одежды на Сибуе. Я стал работать в небольшой хлебопекарне неподалеку от Икэбукуро.[28]Каждый день я выходил на работу в пять утра. Закидывал в миксер смесь пшеничной муки с дрожжами. Перемешанная мука превращалась в резиновую глыбу. Я раскладывал куски этой глыбы на металлические подносы квадратной формы. Десятки таких подносов попадали на конвейер, медленно делали круг по огромной печи — и хлеб готов. Я надевал асбестовые перчатки, вытаскивал подносы, сортировал хлеб и укладывал его в деревянные ящики. Потом на грузовике доставлял ящики с хлебом в столовые младших школ. В два работа заканчивалась.

Остальное время я проводил на боксерском ринге. Однажды по дороге на работу я заглянул в зал для бокса, и мне стало интересно. Когда я отзанимался где-то с месяц, директор клуба подозвал меня к себе.

— Сдавай экзамен на профи. У тебя отличное чутье, — сказал он.

Иногда я виделся с Кувано. Он жил в Комагомэ[29]и несколько раз в месяц заходил ко мне. Встречаясь, мы всякий раз болтали о какой-то ерунде.

— Меня перевели из торгового зала в отдел продаж. Наверное, я надолго останусь на нынешнем месте, — рассказывал Кувано.

Он, как и я, устроился на работу с аттестатом об окончании старшей школы. При этом в компании, похоже, ценили его способности.

Юко Эндо пришла ко мне где-то через год после того, как у меня началась такая жизнь.

В моей квартирке в квартале Сиина-тё[30]помещалось четыре с половиной татами. Двадцать минут пешком от вокзала, аренда невысокая. Был жаркий и душный вечер. В дверь постучали. Я подумал: «Газеты принесли», — и открыл дверь. Передо мной стояла Юко. У ее ног — чемодан. Мы не виделись целый год, но она, словно мы расстались вчера, спросила как ни в чем не бывало:

— Можно я поживу у тебя?

— С чего бы это?

— Мне некуда идти.

— Ладно, живи, — коротко ответил я и не стал расспрашивать ее о причинах.

Так началась наша совместная жизнь. Она по-прежнему подтрунивала над моей беспечностью — «без царя в голове», как она говорила. Когда я сдал экзамен на профи, она сказала:

— Может, ты нашел единственный путь развития твоих достоинств.

Ее абсолютно не интересовали никакие домашние дела. Готовил я. Убирал и стирал тоже я. А она молча наблюдала за мной, как будто так и надо. Погрузилась с головой только в одно дело: чтение. По нескольку раз перечитывала книги, которые брала с моей полки. Книг у меня было немного. И все одного жанра. Сборники стихов, выпущенные в шестидесятых. Современная поэзия и современные танка.[31]Мне казалось, в ту пору никакая другая литература не была мне более близка. Я потихоньку пополнял свою коллекцию. Когда я заговаривал с ней во время чтения, она огрызалась:

— Не мешай.

Однажды она сказала:

— Вот уж не думала, что у тебя такие книги. Значит, часть твоего мозга все-таки функционирует нормально.

Наверное, единственная похвала, которую я когда-либо слышал от нее. И почему она поселилась у меня, не знаю. Она говорила, что подала заявление об уходе из университета. В газетах я прочитал, что ее отец, уйдя с поста замминистра финансов, выдвинул свою кандидатуру в палату представителей парламента от одной префектуры региона Тохоку.[32]Может быть, ее участие в студенческой борьбе могло повредить рейтингу отца в избирательных округах консервативного толка. Мы уже тогда знали, какое положение он занимал. Но никто из представителей Всеуниверситетского объединенного фронта не поднимал этот вопрос. Мы не говорили с ней об отце и после того, как она стала жить у меня. Поэтому я ничего не знал о ее личной жизни. Но в наших отношениях не было неловкости и фальши. Мы много болтали. Не о том, что она прочитала. Обычный разговор, который бывает между молодыми парнем и девушкой. И ее суровая критика в мой адрес казалась всего лишь одной из особенностей нашей жизни. Наши увлечения совпадали в одном: кино. По субботам мы ходили в «Бунгэйдза»[33]в Икэбукуро смотреть ночную программу. Среди пяти фильмов компании «Тоэй»[34]в одном обязательно показывали якудза. В те времена с экранов не сходили Кодзи Цуруда, Кэн Такакура, Дзюнко Фудзи.[35]Именно в кино сильнее всего обнажались те перемены, которые мне удалось учуять в Юко. Когда она увлекалась театром, я несколько раз слышал ее категоричное утверждение:

— Кроме Годара, кинематографа не существует.

Кувано заходил ко мне и после того, как у меня поселилась Юко. Он отнесся к этому абсолютно естественно. Только и сказал:

— Привет, давно не виделись.

Кувано не задавал лишних вопросов. Да и Юко ответила ему то же самое, что и мне, и в подробные разъяснения не пустилась. Когда он приходил, она доставала пиво и присоединялась к разговору. Раньше Кувано вообще не воспринимал спиртного, а теперь с удовольствием пропускал стаканчик-другой.

— Суровая сторона отдела продаж, — говорил он. — Приходится пить по работе.

Я же, наоборот, стал следить за собой. Особым мучениям я себя не подвергал, но лишнего старался не есть. Категория легкого веса, шестьдесят один и две десятых килограмма. Моя задача — не набирать больше четырех килограммов. О боевом прошлом мы не вспоминали.