Тем не менее, намедни я уже заставал эту парочку под одним одеялом. И вот теперь разогретая выпивкой Кривоносая снова искала грубой кригарийской любви. Это и отличало ее от двух ее подруг, дебелых копейщиц Энци и Кирсы, которым мужская любовь была и вовсе даром не нужна, ибо они предпочитали общество друг друга. И были готовы пришибить любого, включая самого Трескучего, кто осмеливался отпустить в их сторону скабрезную шуточку.

– Привет, красавчик! – обратилась Ширва к ван Бьеру, икнув, пошатнувшись, а затем встав перед ним в нахальную позу. Которую, не зная об их отношениях, можно было счесть и оскорблением, и вызовом на поединок. – Как насчет того, чтобы вторгнуться в одно теплое и уютное местечко?

– Что, прямо здесь? – подмигнув Кривоносой, включился в игру Баррелий.

– Ну вот еще! – Она недовольно зыркнула на меня, дав понять, что этот разговор не предназначен для моих ушей. – Я хочу сказать, что тут неподалеку есть комнатушка, где не так холодно и грязно. Не хочешь отогреть там свою больную ногу и что-нибудь еще?

– А в той комнатушке найдется кроме печки мягкая кровать и бутылочка вина? – поинтересовался монах. – Но лучше пара бутылочек, а то ведь едва я начну согреваться, так у меня обязательно жажда разыграется.

– Да там кроме вина и кровати больше ничего и нет! – хохотнула Ширва. – Так и так до утра мы из Годжи не уберемся. И зачем валяться на холодной земле, если у нас есть выбор?

– И где же ты была раньше, моя красавица! – всплеснув руками, расплылся в улыбке ван Бьер. – Конечно, идем, пока у меня задница к этой скамейке не примерзла! А ты… – Он посмотрел на меня. – А ты можешь пройтись по деревне и поискать чего-нибудь съестного. Все равно кашеварить тебя сегодня никто не заставит, так как все объедятся местной жратвой. Но припасти для нас назавтра хлеба, сыра и кусочек окорока было бы нелишне. И, разумеется, вина, если оно попадется тебе на глаза.

– Ладно, попробую, – буркнул я, правда, меня терзали сомнения, что после такого грабежа в Годжи можно было отыскать хоть крошку какой-нибудь еды.

Воистину, эти «красавчик» и «красавица» были колоритной парочкой. И когда они, покачиваясь и опираясь друг на друга, побрели к ближайшему дому, было в них нечто трогательное, не сказать задушевное, пускай каждый из них загубил на своем веку уйму человеческих жизней.

Когда они удалились, я посмотрел туда, где продолжали лютовать наемники, и мне расхотелось выполнять поручение кригарийца. Все равно, сейчас ему не до меня, а завтра я скажу, что опоздал и мне ничего не досталось. Тем более, что это почти наверняка будет правдой.

Вместо поисков еды я решил присоединиться к Ойле, которая вернулась к Кусачей Стерве и повозкам, однако пошел я туда не сразу. Виной тому было любопытство, так как едва я поднялся со скамьи, как на другом краю деревни вдруг засверкали молнии.

Мне доводилось слышать о проказах зимней погоды в горах, где порой случались даже грозы. Но это была не гроза, поскольку молнии отсверкали, а гром так и не загремел. Вместо него послышались разъяренные вопли наемников, среди которых тут же возникло оживление.

Бурдюк, Шемниц и Гириус тоже устремились на шум. Уже стемнело, рыщущие по деревне наемники зажгли факелы, и мне не пришлось бежать в потемках следом за остальными. Лишь ван Бьер и Кривоносая (ну и еще Ринар) не присоединились к нам. Видимо, эти двое уже завалились на свою кровать, поэтому не видели вспышек и не слышали шума. Либо же они собирались покинуть свое любовное гнездышко лишь в том случае, если в Годжи снова зазвенит сталь, а на прочие шумы им было начхать.

В толпе, что сбежалась к крайнему дому на этой улице, звучали выкрики «Курсор!» и «Блитц-жезл!». Точно такое же оружие держал наготове Гириус. Но толпа кричала не о нем, ведь напугавшие ее молнии пускал не он. Это был другой курсор, находящийся в доме и, похоже, не собирающийся сдаваться. И Гириус готовился стрелять по нему в ответ, поэтому наемники расступились перед ним, позволяя ему занять выгодную позицию.

Всем хотелось понаблюдать за битвой двух заклинателей молний – когда еще посчастливится узреть такое? Увы, зрителей ожидало разочарование. Едва Гириус изготовился к бою, как второй служитель Громовержца тоже объявился на улице. Но не затем, чтобы сразиться с собратом – его вышвырнули пинком из дверей уже безоружным. И он, скатившись с крыльца, распластался в грязи прямо у ног Гириуса.

Следом за курсором на крыльце появились Гиш, Пек и другие наемники. Гиш нес отнятый у курсора блитц-жезл с таким видом, словно это была спящая ядовитая змея. Его приятели явно испытывали похожие чувства. И, отступив от него на пару шагов, косились на его зловещий трофей.

– Святой сир! – воскликнул Пек, увидев Гириуса, который сразу же опустил нацеленный на дверь, собственный жезл. – Хорошо, что вы здесь, святой сир! Этот… этот слуга Громовержца только что поджарил Типия! Бабах – и превратил его в угли! Слава богу, молнии обрушили потолок, тот упал на курсора и мы его разоружили. А кабы не потолок, он точно сжег бы всех нас!

– Отдайте мне это! Немедленно! – потребовал Гириус, указав на блитц-жезл в руке у Гиша.

Сойдя с крыльца, Гиш осторожно передал ему трофей, и он сунул его в поясной чехол, где носил свой жезл. Который Гириус продолжал держать наготове – на случай, если у пленного курсора остались в рукаве другие смертоносные козыри. Махнув наемникам рукой, курсор «Вентума» дал им понять, что они свободны. И те, испытав облегчение от того, что расстались с блитц-жезлом, вернулись в дом – очевидно, чтобы позаботиться о поджаренном Типии. Вернее, о том, что от него осталось.

– Вижу, брат, ты прибыл сюда аж из главного Капитула Промонтории. Как твое имя? – спросил Гириус, приглядевшись к гербу, что был вышит на балахоне пленника. Наш святой сир тоже носил символ одного из Капитулов юга, но не столичного. Это, конечно, был обман, но разве мог курсор из Эфима показывать во вражеском тылу свой настоящий герб?

– Я – брат Каридис, – ответил убийца Типия, с кряхтеньем поднимаясь с земли. Судя по всему, пока наемники гнали его к двери, они частично отплатили ему за убитого товарища. – А ты, догадываюсь, на самом деле служишь не в витторийском Капитуле, а гораздо севернее, верно?

– Это неважно. – Гириус щелчком стряхнул со своего фальшивого герба невидимую соринку. – Как неважно и то, что Капитулы севера и юга договорились сохранять нейтралитет в этой войне. Неважно для нас с тобой, я хотел сказать. Потому что когда ты примкнул к своему отряду, а я к своему, мы стали врагами. А у врагов между собой всегда короткий разговор.

– Это означает, что мне надо готовиться к смерти? – К чести Каридиса будет сказано, он держался перед лицом неминуемой гибели с достоинством.

– Все зависит только от тебя, – ответил курсор «Вентума». – Не будешь отвечать на мои вопросы или захочешь меня обмануть – умрешь. Причем не самой легкой смертью. Но если окажешь нам помощь, клянусь Громовержцем, я дарую тебе жизнь и свободу. Что я выгадаю от твоей смерти? Ничего. А что выгадаешь ты от своего молчания? Тоже ничего, ведь я так или иначе добьюсь от тебя правды. Вот и давай облегчим друг другу участь. Если не в знак взаимного уважения, так хотя бы в память о нашей былой дружбе.