— Не будем, — согласился оппонент. — Говорите, в чем я виноват, я со всем соглашусь.

— Ну, наглец, — вскочил с места помощник, — как же мы за тебя можем говорить, каким именно образом ты вступал в сношения с дьяволом?

— А мне лень придумывать, — поднял голову узник. — Вы у нас мужи ученые, вот и выдумывайте.

— Собака! — крикнул палач, схватил висевший ка стене кнут и с широкого замаха вознамерился опустить плеть на спину подсудимого. Но тот в секунду схватил плеть в руку, обмотал вокруг локтя и дернул на себя. От неожиданности нападавший не выпустил рукоятку, и полетел за кнутом в сторону узника. Тот выскочил навстречу, насколько позволяла длина цепей, и резко ударил врага лбом в переносицу. «Добрый малый» с глухим ревом рухнул на землю, и пленник принялся стегать его кнутом. Вскочившие с мест судьи застыли в немом ужасе, и лишь спустя секунд двадцать помощник кинулся вверх по лестнице звать на помощь.

Прибежавшие стражники немедленно обнажили мечи, демонстрируя готовность тут же изрубить негодяя, но судья их остановил — ему становилось интересно. Слава учителей не давала ему покоя, он писал свой трактат по демонологии, и каждый необычный случай был для него очень интересен.

Пленника сразу подвесили на дыбу — избитому быстро нашлась замена. Но узник повел себя очень странно — сначала истошно кричал, будто бы ему и вправду стало очень больно, но увидев довольное выражение лиц мучителей, весело расхохотался и принялся напевать песенку. Возмущенный помощник приказал подвесить к ногам груз — в сто, потом в двести, триста килограммов — подсудимого поднимали к потолку, потом отпускали веревку и перед самой землей останавливали падение, так обычно вылетали из плечевых суставов руки, а все тело пронзала острейшая боль, но подсудимый опять смеялся. Помощник кипел от негодования, Жекле в предчувствии удачи радостно потирал ладони. Сегодня он начнет главу о силе дьявола.

После нескольких прижиганий железом, также не имевших результата, судья заметил, что наступило время обеда.

Из милосердия подсудимому тоже дали отдохнуть.

Во время трапезы помощник рассказал, что отшельник появился в их краях сравнительно недавно и у него был товарищ, который исчез. Крестьянам незачем было приходить с жалобой к старосте и заставлять писать донос, если бы отшельники хоть раз вступили б с ними в разговор, даже через двери своей хижины, или когда-нибудь показались снаружи днем. А так их видели только ночью, как призраков — неужели нормальный христианин станет выходить из дома лишь в темноте? Судья кивнул головой, и местный помощник принялся уговаривать его не затягивать с данным подсудимым, потому как в ожидании приезда преподобного у них в темнице скопилось двадцать семь ведьм и четыре колдуна, и их дела требуют скорейшего рассмотрения. После обеда истязания продолжились с новой силой.

Раздетого догола подсудимого прижигали железом — на нем не было живого места, раздробили кости ног в испанских сапогах, а под конец усадили на «ведьмин стул», сиденье, спинка и подлокотники которого кузнец сплошь усеял острыми шипами. Сверху на колени положили груз, а снизу подожгли огонь. Подсудимый не стонал, не молил о помощи, он только будто бы о чем-то задумался, взгляд его стал отрешенным.

Судьи устали и решили продолжить завтра, снова надев на него кандалы и оставив голым и без пищи.

— Слушайте, — обратился к ним пленник, когда они уже направились к лестнице, — вы всем этим ужасным пыткам подвергаете обычных людей, и как я слышал, в основном женщин? За что?

— За связь с дьяволом и колдовство, — гордо ответил помощник судьи.

Сам старик молчал.

— Это вы — дьяволы. Невежественные, тупые слуги суеверий. Разве в Священном Писании упоминаются колдуны и ведьмы?

— Молчи, богохульник! — взвился представитель местной власти.

— Я хотел умереть, — продолжил узник. — За свои грехи, которых у меня немало. Но сначала убью вас. И спасибо, что помогли принять решение. Пошли вон, я должен отдыхать.

Помощник хотел было осыпать наглеца проклятиями, но судья толкнул его в спину — что-то ему подсказывало, что этого пленника действительно надо опасаться — а уж из-за связи с дьяволом или ввиду удивительной физической стойкости, с этим он разберется. Новый палач на прощание несколько раз стегнул подсудимого кнутом, но тот даже не шелохнулся.

На следующее утро ведущих процесса ждал удивительный сюрприз. Едва они вошли в пыточную камеру, как чуть не потеряли дар речи — пленник осунулся, еще больше побледнел и похудел, но на его теле не было ни следа от вчерашних ожогов и побоев, ни пятнышка! На, казалось бы, раздробленных ногах он стоял твердо. Вошедшие стали осенять себя крестным знамением, вспоминая козни дьявола, подсудимый их перебил:

— Что вы все Князя Тьмы поминаете — а вдруг это чудо Господне!

Изумленные судьи, посовещавшись, решили ускорить процесс. Пленник висел на дыбе, а помощник ходил вокруг него и громко вопрошал:

— Отрекался ли ты от Бога и в каких словах? В чьем присутствии, с какими церемониями, на каком месте, в какое время и с подписью или без оной? Получил ли от тебя нечистый письменное обязательство? Писано оно было кровью — и какой кровью, своей или чужой — или чернилами? Когда он к тебе явился? Как его звали? Как он был одет, и особенно, какой формы были у него ступни? Заметил ли ты какие-нибудь чертовские приметы? Сколько денег он тебе дал? Когда он явился тебе вторично? Какие заклинания ты используешь в своем чародействе? Где ты прячешь волшебные снадобья, мази и эликсиры?

Узник, покачиваясь на дыбе, лишь хохотал и, изловчившись, раскачался на веревке, повернулся к ним и показал кукиш.

— Я бы его и без признания сжег! — крикнул в сердцах помощник. — Святой Юлиан и Святой Мартин свидетели — это не пособник сатаны, это сам сатана! Pereat improbus — amen, amen, anathema esto![2]

— Вы же знаете, — месье Жакле ответил ему на это более чем строго, — без признания приговор недействителен.

Но, надо признаться, странный отшельник начинал утомлять его самого.

К вечеру, однако, испытуемый стал видимо слабеть, начал сознаваться в преступлениях, обмяк, несколько раз терял сознание, а на мучителей смотрел остекленевшими глазами. Оба палача, потные от физических нагрузок и близости огня, тоже устали, и только этим можно объяснить потерю ими бдительности. Не подававшего признаков жизни преступника сняли с «ведьминого стула» и повели по приказу судьи к столбу для насаживания. Последний решил, что пленник потерял от мук сознание, и приказал одному из палачей облить узника ведром воды.

Тут вдруг подсудимый, оставшись наедине с одним из палачей со свободными, не связанными веревками руками, резко схватил его за голову, притянул к себе и впился ему зубами в шею. Жизненные силы будто сразу покинули здорового и крепкого слугу церкви — он совсем не сопротивлялся, а пленник на мгновение оторвал свою окровавленную пасть от артерии, издал протяжный воинственный клич, похожий на вой, и вновь принялся — в этом не оставалось никаких сомнений — высасывать кровь несчастного. Под руку второму палачу попалась только палка, он ударил пару раз по плечам убийцы, но тот лишь протянул руку, ухватил палача за ворот рубашки и, не отрываясь от своей ужасной трапезы, ударил того лбом о стену. Только после этого истошно завопил помощник и стал тянуть судью за рукав к выходу, но лестница была крута и находилась далеко, Робер Жакле не шевелился — он мысленно уже отдал себя в руки Господа.