Оказавшись рядом с автомобилем, Тео низко наклоняется. Может быть, они все-таки заглянули в ранец, обнаружили деньги и отправились кутить напропалую, не в силах поверить в такую удачу.

Но нет. Заглянув в заднее окошко, она видит, что парень и Огненная Дева спят на заднем сиденье, обнявшись и накрывшись одеялами. Тео ищет взглядом свой ранец, но не может его найти. Она вспоминает о ноже Огненной Девы и представляет, что произойдет, если та вдруг проснется и обнаружит, что за ней подглядывают. Кроме того, нельзя забывать о парне и его рюкзаке. Кто знает, какое оружие он там хранит?

Она крадется к переднему бамперу автомобиля и заглядывает в треснувшее ветровое стекло. На передних сиденьях ничего нет. Она замечает на приборной доске случайный набор предметов: ржавые металлические шестеренки, разбитая стеклянная бутылка, сушеные цветы, мотоциклетные очки. Ранца нигде нет. Огненная Дева ворочается и стонет во сне. Тео пригибается к земле и старается не дышать.

Вот дерьмо.

Минуту спустя она осмеливается снова заглянуть в салон и видит, что Огненная Дева снова лежит неподвижно. Но лучше не испытывать свою удачу.

Завтра. Завтра Тео первым делом вернется сюда еще до первого звонка. Может быть, тогда парень уйдет и у нее будет возможность поговорить с Огненной Девой без посторонних. Если придется, Тео предложит девушке какую-нибудь награду. Даст ей пару таблеток или что-то еще, чего она захочет. Или, может быть, просто скажет ей правду: «Без этого ранца мне крышка». Тео представляет, как рассказывает историю целиком: как она познакомилась с Ханной, как ее использовали и обманывали. Тео скажет, что теперь хочет только отдать деньги и навсегда покончить с этим. Ей кажется, что Огненная Дева сможет понять ее. Иногда в жизни приходится делать тяжкий выбор, а иногда не остается другого выбора, кроме плохого.

Тео отодвигается и поспешно уходит от автомобиля к проему в стене, который ведет на улицу между лавкой автомобильных запчастей и закрытой булочной. Тео замечает движение.

Животное? Нет, это что-то слишком большое для животного.

В переулке видна фигура: человек, стоящий в тени, спиной к стене. Он смотрит прямо на Тео. Она не может различить никаких подробностей и видит только бледный промельк лица, ныряющего в тень за воротником длинного плаща.

Тео застывает на месте, потом резко поворачивается и бежит через заброшенный участок, перепрыгивая через низкую часть разрушенной стены и направляясь в сторону ярко освещенного входа в церковь. Топот и хруст кажется достаточно громким, чтобы разбудить Огненную Деву и ее приятеля, но Тео стискивает зубы и продолжает бежать. Она не рискует оглянуться до тех пор, пока не оказывается на тротуаре. Никого. Кого бы она ни видела, он исчез; возможно, она напугала его так же, как он напугал ее. В автомобиле Огненной Девы так же тихо и спокойно, как и раньше. Тео бежит трусцой к Саммер-стрит, испытывая облегчение от того, что через несколько минут окажется в своей квартире.

Некко видит во сне своего отца. Его мастерскую, маленький сарай из листового алюминия на заднем дворе, этот сарай был одним из ее любимых мест, несмотря на сумрак и духоту.

Папа сидит у верстака посреди хаотичного набора пружин, шестеренок, кусочков дерева и металла. Здесь стоит успокаивающий запах смазки, ржавчины и дыма из папиной трубки.

Одно из его лучших созданий летает кругами вокруг них: маленькая механическая летучая мышь с кожаными крыльями, прикрепленная к потолку на проволочной нити. Она летает по кругу, шестеренки тикают, как часы, крылья мерно хлопают. Некко всегда хотела перерезать провод и отпустить летучую мышку в ночь.

Самое пугающее изобретение ее отца стоит на верстаке, покрытое белой холстиной, как труп. Но сейчас папа не работает с этой машиной. Его внимание сосредоточено на чем-то еще.

– Над чем ты работаешь? – спрашивает Некко.

Механизм под брезентом содрогается, потом начинает двигаться, слегка поднимаясь и опадая, как будто он дышит. Она слышит глухое потрескивание статического электричества.

Некко хочет убежать, но вместо этого заставляет себя двигаться вперед, переставляя ноги, словно идет по льду за отцом. На нем кожаный фартук, рабочая джинсовая рубашка и грязные штаны цвета хаки. Его правая рука опускается на верстак: он держит большую швейную иглу. В левой руке что-то спрятано, но Некко пока не может это увидеть.

– Папа? – говорит она и легко кладет ладонь ему на спину.

Он поворачивается, и Некко пытается закричать, но не может издать ни звука. Вместо левого глаза у него толстый телескопический монокль, пришитый к глазнице плотной черной ниткой. По щеке отца течет кровь.

Он раскрывает левую руку и показывает ладонь, где лежит его глазное яблоко – знакомый шарик с темной радужкой, который смотрит на нее.

– Это для того, чтобы присматривать за тобой, – говорит он.

* * *

Некко просыпается с сильно бьющимся сердцем, солнечный свет бьет ей в лицо. Лучи падают через треснувшее ветровое стекло «Понтиака»; свет такой яркий, что кажется, будто он пульсирует и мерцает, как близкий огонь. Около минуты Некко просто лежит, греясь на солнце и отгоняя ужасные образы из сна. Она слышат, как дети на улице торопятся в школу. Звонит церковный колокол: динь-дон, динь-дон.

Некко слушает перезвон, думает о церкви и о том, что никогда не была внутри. Потом ей на ум приходит какая-то глупость: металлическая открывалка для бутылок с магнитом на обратной стороне, прилепленная к глянцевито-белому холодильнику. Они пользовались ею для того, чтобы открывать банки сока, бутылки лимонада и любимого имбирного пива Эррола. Мама называла открывалку «церковным ключом», и это казалось забавным, как будто церковь была большой бутылкой, ожидающей, когда ее откроют.

Потом Некко вспоминает о ключе на шее у Гермеса. О таинственной вещи, которую он собирается ей показать. Некко начинает нервничать, и волосы по всему телу встают дыбом; ей не нравятся сюрпризы. Но, может быть, это приятный сюрприз? Может быть, обещание Гермеса сбудется, и все будет хорошо? Она перекатывается на бок, собираясь разбудить этого засоню, который отведет ее к своему большому секрету.

С ее губ срывается крик, прежде чем она успевает справиться с собой. Это настоящий крик: пронзительный и безумный. Такой звук не может исходить от нее. Это не она кричала.

Гермес лежит на спине, восковой и неподвижный, как манекен. Его лицо покрыто вязкой кровью, заляпавшей рубашку, одеяло и даже ее собственную одежду.

В его левой глазнице торчит розовая вязальная спица.

Некко закрывает глаза и чувствует, как вода подхватывает ее огромной, мощной волной, превращая все остальное во тьму и холод, наполняя рот и легкие. Собственный крик кажется глухим и отдаленным. Голос из-под воды. Голос утопающего человека.

Потом появляются другие звуки. Приближаются дети, монахини и учителя. Они окружают автомобиль и заглядывают в окна, как в аквариум.