Точно так же можно без труда задним числом доказать причины, по которым верование оказалось жизнеспособным. Секта, считавшая, что конец света близок, объясняла свое последующее выживание после наступления конца света хранящей их десницей божьей. Другие объясняли это сном, который привиделся императору накануне битвы, а некоторые находили объяснение в зодиакальном созвездии Рыб, в чью сферу влияния только-только вошла тогда наша планета.

С таким же успехом объяснение можно было найти в происшествии, которое имело место на пустынной дороге и свидетелями которого стала горстка людей, причем только один из них утверждал, что понял его смысл. Похоже, происшествие носило характер видения. Видение было набожному молодому иудею, который считал своим долгом искоренить апокалиптических сектантов с лица земли.

Ему частично удалось изгнать их из Иерусалима, где располагался их штаб. Большинство тех, кто не попал за решетку, сбежали в другие районы, а руководители попрятались. Жаждая новых подвигов, их гонитель получил разрешение продолжить свою карающую деятельность в соседней провинции, где у секты были приверженцы. Он отправился в путь несгибаемым, самоуверенным, фанатичным орудием кары божьей. К месту назначения он прибыл напуганным, сбитым с толку, эмоционально разбитым слепцом.

Свидетельства того, что произошло с ним, скудны. В пути он увидел яркий свет, сошедший с неба. Он упал на землю и услышал голос, назвавший его по имени. Это был голос умершего человека, основателя секты, который упрекал его за жестокость. Голос велел ему идти в город и ждать указаний. Когда он поднялся на ноги, он ничего не видел.

Оставшиеся до города несколько миль его вели под руки. Через три дня к нему явился член общины, которую он собирался уничтожить, и ознакомил его с их догматами. Он принял новую веру, тут же вновь обрел зрение и стал проповедовать учение секты с таким же жаром, с каким когда-то клеймил.

Естественно, не все, кого он преследовал, сразу поверили в столь чудесное обращение. Однако он приобрел достаточно врагов среди своих бывших союзников, чтобы ему пришлось под покровом ночи поспешно бежать из города.

Сам факт его преображения в результате странного личного опыта неоспорим. Чтобы отметить начало новой жизни, этот человек сменил имя. При рождении его назвали в честь царя его рода. Для нового имени он выбрал слово даже не из своего языка: это было повседневное прилагательное одного из широко распространенных языков империи. Знаменательный поступок; но ему, как и большей части свершений этого человека, долго не придавали значения.

— Вы можете успокаивать бури? — спросил Деметрий однажды утром.

— Нет, — сказал Симон, — и никто этого не может.

— О, — сказал Деметрий.

Последовала пауза.

— Вы можете поднимать из мертвых? — сказал Деметрий.

Симон дал ему затрещину.

Последнее время Деметрий вел себя странно. Он постоянно думал о чем-то своем, а когда слушал Симона, делал это с неодобрением, будто втайне сравнивал его с неким загадочным эталоном. «Втайне» — вот в чем загвоздка. У Деметрия появилась какая-то тайна. Он замыкался в себе даже в самые неподходящие для этого моменты.

— Не влюбился ли ты? — строго поинтересовался однажды Симон, изучая его стройное и неприветливое тело.

Деметрий посмотрел на него в изумлении.

— Что тогда с тобой происходит?

— Ничего, — сердито сказал Деметрий и встал.

Если дело не в сексе, размышлял Симон, скорее всего тогда это политика, что еще хуже. Деметрий относился к такому типу людей, которые запросто могут связаться с какой-нибудь подпольной группой, а в таком городе было из чего выбирать. Мальчик не больно-то разборчив, а после своей эскапады с евнухами казался особенно беспокойным. Бог его знает, куда он ходит, с кем встречается, когда по вечерам не бывает дома.

Симон решил, что необходимо все выяснить, но позже. Ему потребовалась неделя, чтобы оправиться после попытки поймать оба: его мучила слабость и колики в животе. Он успокаивал себя мыслью, что эксперимент не полностью провалился и что статуя осталась цела, несмотря на падение, — он тщательно ее осмотрел, прежде чем снова поставить в спальню. Однако он потерял время. Он продолжал поиски и опыты, теперь сразу в нескольких направлениях, и не мог позволить себе терять время. И конечно, он не мог позволить себе терять время на размышления о Деметрий.

— Мир, — громко произнес Симон Волхв в пустой комнате, — был, есть и всегда будет огнем со своими законами начала и конца.

— Все вещи, — сказал Симон, — являются заменой огня.

— Огонь воплощает смерть воздуха, — сказал Симон, — воздух воплощает смерть огня. От перемены мест результат не зависит.

Он свернул свиток и отложил его в сторону. Справедливо ли Гераклита называли Темным? Была ли это тьма? А может быть, непроглядный мрак, застлавший глаза, которые увидели ярчайший свет?

— Мир — это огонь, — сказал он, словно повторение слов облегчало понимание. Вечная замена, ничего, кроме рождения и смерти, что есть одно и то же, все вещи и их противоположности одинаковы. Огонь и воздух, воздух и огонь.

Он был на пороге потрясающего открытия. Близок к постижению. Он ходил по комнате, словно движение могло помочь приблизить его к разгадке. Она ускользала, но была где-то близко, всегда в стороне от хода его мысли.

— Все вещи есть одно целое. Природа любит скрываться.

Это было правдой. Природа скрывалась так искусно, что никому еще не удавалось найти ее.

Огонь и воздух, воздух и огонь.

Он снова сел за книги.

Спустя какое-то время он отправился в комнату, которую отвел для своих опытов.

Его искусство скрывало секрет, в который он не мог проникнуть.

Он знал об этом, так как его возможности были строго ограничены. Его сила не действовала на природные явления, так же как и на материю, за исключением его собственного тела. Вещи, которые он создавал из воздуха, не существовали. Он не мог создать даже мухи из ничего или превратить камень в хлеб. Он не мог вызывать дождь или поднимать из мертвых. Он даже не мог, что угнетало его больше всего, читать чужие мысли.

Может быть, все это невозможно в принципе. Существовали истории о Моисее и магах фараона, но, возможно, это было состязание иллюзий; в любом случае Моисей видел собственными глазами огонь Бога и остался жив.

Симон верил, что совершать такие подвиги возможно; что в прошлом они совершались людьми, обладающими какой-то необыкновенной силой. Вопрос, который мучил его, — как такая сила действует. Не могло быть силы, которая не подчинялась бы известным ему законам. Не могло быть имени более могущественного, чем известные ему имена. Ему были известны скрытые имена Озириса, который покорил смерть, Изиды, которая перехитрила бога небес, и Тота, который знал тайны вселенной. Ему было известно имя Гермеса, который знал все закоулки в преисподней. Ему было известно самое могущественное имя, которое иудеи боялись произносить вслух и вместо этого называли своего бога Всевышним. К этим именам нечего было добавить: они представляли весь мир.